Противостояние. Том I
Шрифт:
Наверху с грохотом распахнулось окно, и он догадался, что за этим последует.
– Чтоб тебе сдохнуть! – крикнула она ему. Типичная скандалистка из Бронкса. – Чтоб тебе упасть на рельсы перед гребаным поездом подземки! Никакой ты не певец! И в постели просто дерьмо! Гнида! Засунь это себе в задницу! Отнеси своей мамочке, гнида!
Бутылка с молоком вылетела из окна ее спальни на втором этаже. Ларри пригнулся. Бутылка взорвалась в ливневой канаве, окатив улицу стеклянными осколками. За ней, вращаясь, последовала бутылка из-под виски, чтобы разлететься вдребезги у ног Ларри. Да уж, меткостью эта специалистка по гигиене рта отличалась отменной. Он побежал, прикрывая голову одной рукой. Боясь, что это безумие никогда не кончится.
Сзади донесся финальный протяжный вопль, в котором отчетливо слышался характерный выговор обитателей Бронкса:
– ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ В ЗАДНИЦУ, ЖАЛКИЙ УБЛЮ-У-У-У-У-У-У-ДОК!
Тут он завернул за угол и очутился на мосту над проходившим внизу скоростным шоссе. Наклонившись над перилами, затрясся от истерического смеха, наблюдая за проносившимися внизу автомобилями.
– Неужели ты не мог обставить все получше? – Ларри не отдавал себе отчет, что говорит вслух. – Ох, чел, конечно же, мог. До чего же отвратительная получилась сцена. Да забей на это, чел. – Тут он понял, что озвучивает свои мысли, и вновь громко расхохотался. Вдруг голова пошла кругом, его затошнило, и он зажмурился. Ячейка памяти в департаменте мазохизма открылась, и он услышал слова Уэйна Стьюки: И есть что-то еще… вроде способности грызть жесть.
Да, с девушкой он обошелся, как со старой шлюхой наутро после студенческой групповухи.
Никакой ты не хороший парень.
Хороший. Хороший.
Но когда народ воспротивился его намерению выставить всех за дверь, он пригрозил позвонить в полицию – и говорил вполне серьезно. Без шуток? Само собой. Большинство людей он не знал и бровью бы не повел, наступи они на противопехотную мину, однако четверо или пятеро протестующих были его давними знакомыми. А Уэйн Стьюки, этот ублюдок, стоял в дверях со скрещенными руками, будто судья, выносящий смертный приговор на громком процессе.
Сол Дориа ушел со словами: Если успех подобным образом дейст вует на таких, как ты, Ларри, я бы предпочел, чтобы ты оставался сессионником [30] .
Он открыл глаза и отвернулся от перил, высматривая такси. Резюме оскорбленного друга. Но если Сол был таким уж близким другом, с какой стати он зацепился за эту гулянку, высасывая из него деньги? «Я вел себя глупо, а кому понравится, если глупый вдруг умнеет? В этом все дело…»
Никакой ты не хороший парень.
30
Сессионник – музыкант, приглашаемый для записи песни (альбома) или выступления на концерте.
– Я хороший парень, – мрачно возразил он. – И вообще, кому до этого дело?
Мимо проезжало такси, и он вскинул руку. Таксист, похоже, на секунду замялся, прежде чем свернуть к тротуару, и Ларри вспомнил о крови на лбу. Он открыл заднюю дверь и залез в салон, пока таксист не передумал.
– Манхэттен, «Кемикэл-бэнк-билдинг».
Такси влилось в транспортный поток.
– Парень, у тебя порез на лбу, – сказал водитель.
– Девушка швырнула в меня кулинарной лопаткой, – рассеянно ответил Ларри.
Таксист одарил его странной, фальшивой сочувственной улыбкой и сосредоточился на дороге, не мешая Ларри собираться с мыслями и думать, как объяснить матери свое ночное отсутствие.
Глава 11
В вестибюле Ларри нашел негритянку с усталым лицом и узнал, что Элис Андервуд, кажется, сейчас проводит инвентаризацию на двадцать четвертом этаже. Он вошел в кабину лифта и поехал наверх, чувствуя, как другие люди настороженно поглядывают на его лоб. Рана больше не кровоточила, но кровь запеклась на коже неровным пятном.
Двадцать четвертый этаж занимала японская компания по производству фотоаппаратов. Ларри чуть ли не двадцать минут бродил по коридорам в поисках матери, чувствуя себя идиотом. В компании работали и уроженцы Запада, но большинство сотрудников составляли японцы, среди которых он, со своими шестью футами двумя дюймами, смотрелся не просто идиотом, а очень высоким идиотом. Маленькие мужчины и женщины с узкими глазами поглядывали на запекшуюся кровь на лбу и окровавленный рукав пиджака с выбивающей из колеи восточной вежливостью.
Наконец за огромным папоротником он нашел дверь с надписью: «УБОРКА И ОБСЛУЖИВАНИЕ». Повернул ручку. Дверь открылась, и Ларри заглянул внутрь. Увидел мать в мешковатой серой униформе, эластичных чулках и туфлях на резиновой подошве, с волосами, собранными в тугой пучок под черной сеточкой. Она стояла спиной к нему, держа в руке папку-планшет. Похоже, пересчитывала баллончики с чистящим спреем на одной из верхних полок.
Ларри разобрало внезапное, виноватое желание повернуться и убежать. Отправиться в гараж, расположенный в двух кварталах от ее квартиры, и забрать «зет». На хрен деньги, которые он заплатил за два месяца аренды. Сесть в машину и слинять. Куда? Все равно. В Бар-Харбор, штат Мэн. В Тампу, штат Флорида. В Солт-Лейк-Сити, штат Юта. Подойдет любое место, при условии, что его не видно из Нью-Йорка вообще и из этого пропахшего мылом чулана в частности. Он не знал, в чем причина – в ярком флуоресцентном свете или в ране на лбу, – но голова начала раскалываться от боли.
Хватит хныкать, чертов сосунок.
– Привет, мама, – поздоровался он.
Она чуть вздрогнула, но не повернулась.
– Ларри. Ты нашел дорогу в центр города.
– Само собой. – Он переминался с ноги на ногу. – Я хочу попросить у тебя прощения. Мне следовало позвонить вчера вечером…
– Да. Хорошая идея.
– Я остался у Бадди. Мы… ну… решили оторваться. Поехали в город.
– Я так и предположила. Или почти так. – Она пододвинула ногой табуретку, встала на нее и начала считать бутылки мастики для пола на самой верхней полке, чуть касаясь каждой кончиками большого и указательного пальцев правой руки. Ей пришлось тянуться, платье задралось, и чуть выше коричневых чулок Ларри увидел белые полоски ее целлюлитных бедер. Он отвел глаза, принявшись вспоминать, что случилось с третьим сыном Ноя, который посмотрел на отца, голого и пьяного старика на соломенном тюфяке. Бедолаге пришлось рубить дрова и черпать воду. Ему и всем его потомкам. «Потому-то нынче мы и имеем расовые бунты, сынок. Восславим Господа».
– Это все, что ты мне хотел сказать? – Она впервые посмотрела на него.
– Ну, я хотел объяснить, где был, и извиниться. Я поступил плохо, не позвонив тебе.
– Да, – кивнула она, – но за тобой всегда такое водилось, Ларри. Или ты думал, что я забыла?
Он вспыхнул:
– Мама, послушай…
– Ты весь в крови. Какая-то стриптизерша огрела тебя своими стрингами? – Мать отвернулась от него и, пересчитав до конца ряд бутылок на верхней полке, сделала пометку на листе, закрепленном на планшете. – Кто-то позаимствовал на прошлой неделе две банки с мастикой, – отметила она. – Повезло.