Противостояние
Шрифт:
— Знал бы ты Василий, как я тебя рад видеть.
— А уж я-то? Мне вон товарищ майор предложил, говорит командир у нас героический, бригада отличная, сплошь герои. Будешь в медалях и орденах. А мне ж не награды нужны, — к груди руки прижал, заверяя. — Не пошел бы, я ж на Брянском, ребята там мои. А про вас-то услышал, думаю, а не тот ли это майор Санин, что лейтенантом в сорок первом был? Не тот ли это Николай Иванович, с которым мы в котле жару фрицам давали? Вот не ошибся.
Коля улыбнулся, умиляясь. Федор сало нарезал, хлеб — подвинул на газете:
— Значит, вместе из окружения выходили? — спросил Семеновский.
— Ага, — начал жеваться Голушко.
Санин на стол руки сложил, оглядел боевых друзей и хорошо вдруг так стало, что хоть песни пой. Важно это, когда их прошлого не только мертвые, но и живее приходят. Значит не все позади гарью смерти покрыто, не все в пепел и руины превращено.
— Может, еще кого видел? — спросил у Васи.
— Кого? — пожал плечами, задумчиво дожевывая хлеб с салом.
— "Тетю Клаву". Мы же с ним вышли. Может, тоже жив, воюет.
— Может, — повел плечами Голушко.
— Что за "тетя Клава"? — разлил по второй дозе Грызов. Политрук молча сидел, внимательно смотрел и слушал. Но не смущал и ладно.
— Фенечкин, рядовой. Худой, одни кости, — улыбнулся Санин и стих, нахмурился. — А имя не помню, представляешь?
— Ну, как же? Леня, Леонид, — напомнил Василий.
— Точно! — опять заулыбался мужчина.
— А чего "тетя Клава"? — полюбопытствовал Семеновский.
— Так это вот, товарища майора подруга…
— Жена, — тихо бросил Санин, не спуская взгляда с Савельича. Голушко смолк озадаченно: какая жена? Когда успели, если ее убило тогда? Но подумал, пожевал и, перечить не стал — непонятно, но не его ума дело.
— Жена, — кивнул, зыркнув смущенно на мужчин. Второй кусок сала взял.
К столу Миша подошел, прижимая сверток к животу. Высыпал на стол сахар вперемешку с сухарями:
— Вот, — заулыбался. — И чаек сейчас поспеет.
— Шустрый у тебя ординарец, майор, — хитро улыбнулся Семеновский. — Понятливый. Молодца.
— Садись, Миша с нами, — пригласил его Коля.
— Да ну, — замялся парень. Всего неделю как звание лейтенанта получил и все не понимал, что уже в каком-никаком, но чине. Мальчишка, что с него возьмешь. Но воюет по-взрослому, без соплей.
— Садись, — за рукав потянул его Федор, заставляя рядом сесть. Спирта в кружку плеснул, подвинул.
— За солдат, за погибших друзей, — сказал Санин. — Мы вон с Василием, вместе в сорок первом из окружения выбирались. Ребята с нами из разных частей. Не все вышли.
Голушко кивнул. Миша понял, с серьезным видом выпил предложенное и, ладонью занюхал. Улыбнулся смущенно.
— Ешь, — улыбнулся и Санин. Хорошо ему было, растаяла наледь внутри. Все бы друзья боевые здесь с ним сидели — как бы здорово — то было. Вообще бы на седьмом небе от счастья был.
— Закончится война, пойдешь ты, Михаил, учиться.
— Пойду, — закивал, пирожок свистнув.
— Учителем будешь.
— Чего это? — чуть не подавился парень. — Я строителем буду.
— А я на трактор сяду.
— А я на завод вернусь.
— А ты, Николай Иванович? — спросил Семеновский. Мужчина подумал, и выходило, что иной профессии у него нет и быть не может:
— Военный я. Для меня Родину защищать не только долг или дело чести, дело жизни получается. Не уволят, в армии останусь.
— Правильно, — закивал политрук. — Военный опыт нужно будет передавать, чтобы гидра эта фашистская еще где щупальца не выпустила.
— Чтобы сорок первого больше не было, — согласился Голушко.
Лена смотрела на доктора и не могла понять: призрак перед ней или настоящий человек?
Сердце учащенно билось от шалой мысли, и тревожило Яна. Тахикардия дурной признак.
— Как самочувствие?
Девушка молчала, только смотрела во все глаза и буквально задыхалась от чувств.
Папа? Отец!…
— Что-то беспокоит?
— Ты, — выдохнула. А больше не могла, слезы и радость душили. Отец! Она не могла ошибиться, он, точно он!
Банга бровь выгнул: странное заявление. Впрочем, девушка контужена, о чем тут думать?
— Отец, — смогла, наконец, справиться с собой Лена, выдохнула главное, заулыбалась. "Как же долго я к тебе шла".
Ян не понимал, хмурился, чувствуя растерянность. «Отец», "батя", его иногда называли раненные, но не с такой интонацией, кивая на возраст и опыт, выказывая уважение. А девушка «тыкала» да еще явно заявляла право на родство.
— Ты ведь Банга Ян Артурович?
— Да, — согласился неуверенно.
— Отец, — почти засмеялась девушка. А как смотрела? Во все глаза, словно обнимала, и они светились от искренней радости.
Но чему радовалась? Какой отец?
Он глянул в температурный лист: тридцать восемь и две — не такая высокая, чтобы раненная бредила. По общему состоянию идет явный прогресс в сторону улучшения. Но теперь другая проблема появилась — последствие контузии.
Лена наглядеться на него не могла и все улыбалась, улыбалась.
Странная ситуация, — смотрел на нее Банга, и понимал лучше уйти. Девушка придет в себя, блажь или галлюцинация закончатся… Только не похоже на галлюцинацию, не в том она состоянии. Или бредит все еще?
— Как ваша фамилия? — решил проверить.
— Санина. Елена Владимировна, двадцать пятый…Я ведь в сорок первом к тебе в Брест ехала…
Если б он знал, что там было.
Нет, не нужно ему ничего знать, да и неважно это. Главное, они встретились. Это так здорово, так замечательно! Она не одна, у нее отец есть! Он жив!