Протокол «Сигма»
Шрифт:
Анна подняла бровь.
– Это производит страшноватое впечатление.
На виске Бартлета вздулась и забилась вена.
– Это действительно страшновато и, возможно, даже по-настоящему страшно. Важнейшая особенность этих сетей, в конечном счете, заключается в том, что они невидимы для тех, кто не входит в них. И даже для некоторых из тех, кто в них входит. И еще они, как правило, переживают тех индивидуумов, из которых первоначально слагались. Можно сказать, что они живут своей собственной жизнью. И они способны оказывать мощное воздействие на те организации, в которые внедряются. – Бартлет в который раз поправил свои отложные манжеты. – Я говорю о паутине. Существует очень интересная оса-паразит, совсем крошечная, из рода Hymenoepimecis, – умное маленькое существо, которое жалит паука, ввергая его во
– Ладно, продолжим наши игры, – сказала Анна. – Допустим, что полвека тому назад сложился какой-то темный заговор, который на самом деле ужалил нас… Ужалил и внедрил нечто такое, что, по замыслу паразита, должно было вырасти и причинить нам тот или иной ущерб. Даже если это действительно так, то как мы сможем узнать об этом?
– Превосходный вопрос, мисс Наварро, – ответил Бартлет. – Сети очень трудно разглядеть, даже когда они очень большие, не правда ли? Вам случалось когда-нибудь оказаться в старом подвале или складе, почти неосвещенном помещении, где во мраке абсолютно ничего не видно? А потом вы включаете фонарь и внезапно понимаете, что пустота над вашей головой вовсе не пустота – это пространство заполнено многослойной паутиной, – прямо-таки настоящий навес из тончайших нитей. Вы направляете луч в другую сторону, и этот навес исчезает, как будто его никогда и не было. Представили себе? Вы задираете голову и глядите вверх. Ничего. А потом вы перемещаете луч немного под углом, фокусируете зрение где-то в пространстве немного ниже потолка, и все это вновь появляется перед вашим взором. – Бартлет пристально вглядывался в ее лицо, словно пытался найти признаки взаимопонимания. – Такие люди, как я, проводят большую часть жизни в поисках той самой необычной точки зрения, с которой станут заметны старые паучьи сети. Часто мы кажемся слишком упертыми и порой, случается, фантазируем. А порой видим нечто такое, что существует на самом деле. Вы, мисс Наварро, произвели на меня сильное впечатление как человек, не склонный к фантазиям.
– Я должна понимать ваши слова буквально? – осведомилась Анна.
– Я не хочу сказать, что вам не хватает воображения; просто вы держите его под жестким контролем. Впрочем, это неважно. Суть дела в том, что некогда был заключен союз между несколькими персонами, обладавшими весьма внушительными ресурсами. В значительной степени эти факты принадлежат истории. А вот как насчет того, что из этого вышло? Я очень, очень хотел бы это узнать. Все, чем мы располагаем, – эти имена.
– Три имени, – уточнила Анна. – Три старика.
– Я посоветовал бы вам обратить особое внимание на Гастона Россиньоля. В лучшие свои годы он был весьма крупным и могущественным швейцарским банкиром. Самый видный человек во всем списке и притом самый старый.
– Что ж, – сказала Анна, подняв голову. – Житель Цюриха. Я думаю, что вы собрали на него свое досье.
Бартлет выдвинул ящик стола, достал оттуда папку, украшенную множеством штампов, предупреждающих о высокой степени секретности, и через стол придвинул ее к Анне.
– Тут довольно широкие сведения, если не считать одного очевидного пробела.
– Хорошо, – отозвалась Анна. – Я хочу повидаться с ним, прежде
– При том условии, что вы сумеете разыскать его.
– Он провел всю свою жизнь в Цюрихе. Как вы сами недавно сказали, у людей существует некое поле притяжения. Даже если он куда-то перебрался, остались его друзья, родственники. Это протоки, по которым можно добраться до истока реки.
– Или же крепостные стены. У такого человека, как Россиньоль, обязательно есть могущественные высокопоставленные друзья, которые приложат все силы для того, чтобы защитить его. Французы называют таких людей branch. Влиятельные и принадлежащие к определенному кругу. Они располагают возможностями убрать его из поля зрения, из учетных документов бюрократов и компьютерных файлов. У вас уже есть на уме какая-нибудь хитрая отговорка?
– Ничего подобного. Отговорка это как раз то, что заставит их насторожиться. Россиньолю нечего меня бояться. Если его друзья и партнеры информированы настолько хорошо, как вы предполагаете, они поймут это и скажут то, что нужно, кому следует.
– Значит, вы рассчитываете просто выйти с белым флагом и заявить: «Я пришла к вам с миром»? – Фраза была подчеркнуто шутливой, но Бартлет казался всерьез заинтригованным.
Анна пожала плечами.
– Что-то в этом роде. Я подозреваю, что прямой путь может оказаться самым коротким. Впрочем, я довольно скоро это узнаю. – Она посмотрела на часы. – Ближайшим рейсом, на который удастся достать билет, я вылетаю в Цюрих.
Меттленберг, Санкт-Галлен, Швейцария
Спустя пять с небольшим часов Бен Хартман сидел в своем арендованном «Рэнджровере» на стоянке перед больницей Regionalhospital Sankt Gallen Nord, наблюдая за приходящими и уходящими людьми: врачами, медсестрами и другими работниками больницы. Мощный двигатель чуть слышно гудел. К счастью, народу было совсем немного, даже сразу после пяти часов, когда заканчивался рабочий день у конторских служащих. Начали сгущаться сумерки, и зажглись уличные фонари.
Из Цюриха он позвонил в больницу и попросил доктора Маргариту Хубли. Его соединили прямо с педиатрией, а там он спросил по-английски, на месте ли она.
– Да, – ответил ему женский голос. – Вы хотеть назначить встреча, чтобы доктор увидеть? – Английский, на котором разговаривала медсестра, был ужасающим, но более или менее понятным.
– Нет, – сказал он, – я лишь хотел удостовериться, что доктор находится в больнице. У меня болеет ребенок, и мне нужно узнать, есть ли у вас в настоящее время педиатр, к которому мы могли бы обратиться, если его состояние станет хуже. – Спросив, до которого часа работает доктор Хубли, он поблагодарил медсестру и повесил трубку.
Лизл должна была находиться в больнице только до четырех часов дня. Он ожидал уже более двух часов; она задерживалась на час с лишним. Бен был уверен, что она еще не выходила из больницы. Кроме того, среди находившихся на стоянке машин он узнал ее «Рено». Он предполагал, что она относится к тем преданным своему делу врачам, которые проводят на работе долгие часы и обращают мало внимания на график.
Он понял, что может просидеть здесь неведомо сколько.
Учредительного договора, о котором рассказывал Питер, в сейфе не оказалось. В таком случае где еще он мог находиться? Брат говорил, что хорошо спрятал его. Можно ли считать, что Лизл сказала правду насчет того, что ей неизвестно, где находится бумага? В таком случае не могло ли быть так, что Питер спрятал ее где-то в хижине среди своих вещей, ничего не сказав об этом Лизл?
Слишком уж быстро она ответила, когда он спросил, не мог ли Питер там что-нибудь спрятать. Ей что-то было известно, но она не хотела об этом говорить.
Он должен попасть в хижину.
Еще через сорок минут Лизл вышла из двери с надписью «Скорая помощь».
Она с кем-то разговаривала, смеясь. Потом помахала рукой, прощаясь, и застегнула до самого подбородка «молнию» кожаной куртки. И после этого быстро, почти бегом направилась к своей машине, села за руль и завела мотор.
Бен выждал, пока она отъедет на изрядное расстояние, и только после этого выехал со стоянки. Вряд ли она обратила внимание на стоявший в стороне «Рэнджровер», так что у нее не было оснований что-либо заподозрить, кроме, конечно, ее привычной осторожности. Однако лучше не пугать ее попусту.