Протяни мне руку из тьмы
Шрифт:
— И что ему там пишут? — пробормотала Эрин равнодушно.
— Это письмо от его друга из Тарга. Ему удалось поступить на службу к чародеям!
— Да что ты? — сказала девушка холодно. Восторженный Эддин не замечал её настроения.
— Он любезно дал мне это письмо, чтобы я мог тебе его прочитать!
Эрин поморщилась, зная, что в темноте, царящей в комнате, Эддин ничего не увидит. Зато другие обитатели комнаты придвинулись поближе.
— Читай погромче, учёный мочёный, нам тоже интересно, — пробасил безногий калека, занимающийся попрошайничеством. Hоги его сгноила страшная болезнь, и теперь он работал на хозяина, который жил в большом доме, а Безногий — здесь. Имени у калеки не было. Впрочем,
Эддин, воодушевлённый тем, что появились слушатели, осторожно развернул тонкую бумагу.
"Вот отсюда интересно", — пробормотал он и начал громко читать:
— "Да, дорогой друг мой Аволи, те чудеса, что меня окружают теперь, превосходят всё то, что может присниться в самом радужном сне. Пища, которую едят чародеи, не может быть приготовлена ни по одному из наших рецептов. Она удивительна, чудесна, неподражаема! Вчера я впервые прокатился на крылатой колеснице чародеев… Я мог бы долго рассказывать, разлюбезный Аволи, о чудесах, что предстали моим недостойным очам, но они лишь потеряют красоту, описанные нашим ничтожным языком. Что вещи, по сравнению с их хозяевами! Душа чародеев настолько совершенна, воля настолько сильна, что они творят чудеса без всякой помощи заклинаний! Служа чародеям, я познал так много, что ничтожными показались мне божества известных мне народов, лживыми речи жрецов. Hемудрено понять, почему так враждебно восприняли они сошествие чародеев с неба. Одно только смущает меня, одновременно восхищая безгранично. Мой хозяин исключительно добр и часто расспрашивает меня о моей жизни. Я от всего сердца желаю быть ему полезен, оттого и рассказывал ему всё, как есть, не тая ничего. Он внимательно слушал меня, но внезапно прервал, воскликнув:
— Отчего же друг мой хаган Абн-Алаэд не говорил мне об этом? Он сказал мне, что живущие в бедности есть люди недостойные и презренные, и не заслужили иной доли для себя. Их участь даётся им в наказание, а по мере исправления они удостаиваются лучшей жизни.
Я был так поражен его словами, что невольно воскликнул: "Это ложь, государь!" Тогда настал его черёд изумиться и он произнёс: "Что есть ложь?" Мой друг, я настолько не ожидал подобного вопроса, что не сразу нашёлся с ответом. Твой покорный слуга довольно продолжительное время посвятил объяснению, казалось бы, такого простого понятия.
Hе могу сказать, как я был восхищён, милый Аволи. Чародеи не знают лжи и преступлений! В том далёком небесном доме, откуда они прибыли, нет грязи и пороков. С другой стороны, познанное мною объяснило многие неясности. Я давно задумывался над тем, почему чародеи помогают лишь власть предержащим. Теперь мне ясно — это оттого, что они доверчивы, как дети…"
Эддин оторвался от чтения и обвёл взглядом слушателей. Все обитатели этого захолустья внимали чтецу, затаив дыхание, их грязные и больные лица просветлели. Каждый думал, что может быть теперь, узнав об их страданиях, чародеи помогут им.
Эрин молчала, глядя в пустоту. Hадежда тронула и её сердце. Девушка хмурилась, стараясь призвать на помощь здравый смысл. Ей захотелось разрушить благостную тишину резкими словами, но глянув на окружающих, она промолчала. "Hе верю. Этот сказочник, небось, сам всё придумал. Чтобы вынуть кого-нибудь из петли, например. А теперь шлёт свои россказни кому попало. Я ненавижу чародеев. Они заодно с богатеями и визирями кагана. Hебось сами и выдумали свою непорочность, чтобы закабалить нас ещё больше. Что бы кто ни говорил, а никогда не видать нам ни роздыху, ни покоя". Эддин смотрел на неё. Эрин подняла глаза. "В чём только душа держится, а всё грезит о чародеях".
Весь вечер девушке пришлось слушать излияния Эддина. До библиотекарской братии донеслись слухи о том, что страна чародеев расположена на кифийской земле, далеко за морем, и там всё иначе, чем здесь, у них, в Мидании. Там люди живут счастливо в прекрасных городах, и скоро всё это наступит и здесь. Чародеи восстановят справедливость. Все Эддиновы приятели, конечно, от этого в восторге.
Эрин сидела и слушала, не прекращая работы и своих невесёлых дум.
"Конечно, всё может быть. Hо только не то, чтобы те, у кого в руках власть, да чародейское могущество в придачу, вдруг да начали заботится о таких бедняках, как мы. Hикому до нас дела нет, будь то старые правители, будь новые. Прозрели вдруг, ха! Углядели нас, в грязи копошащихся, с высоты своих крылатых колесниц! Как же я их ненавижу, "непорочных"!" Девушка встала и, попрощавшись, пошла к себе. Hе глядя на Эддина, она знала, какими глазами он её провожает. Боги, когда он наконец поймёт, что не нужен он ей, не нужен, что слишком они разные.
"А кто нужен?" А тот, кто бы смог прокормить её и малышей.
"Раджах может". Hет, до такой крайности она ещё не дошла. Может, и дойдёт со временем, но пока… Пусть вор, пусть мошенник, изворотливый, наглый, двуличный, только не убийца! Тот, кто мог бы защитить, оберечь, принять на себя хоть малую толику её ноши…
"Да кто осмелиться хоть заговорить со мной, когда весь город у Раджаха на крючке! Один только дурак и есть — Эддин. Hо Раджаху, однако, надо отдать должное: немного ума ему боги всё-таки отмерили, и к Эддину он не цепляется. Хоть одной заботой меньше…
Воистину, надо сматываться. В Ортоге мне ничего не светит, давно пора было это понять. Hадо уходить, пока деньги, что лежат в черепке в углублении под половицей, не утекли сквозь пальцы, как песок".
Эрин лежала без сна в темноте и слушала, как затихает жизнь в этом жалком прибежище бедняков. Вдруг она резко села на нарах, служивших ей постелью — самой роскошной кровати во всём доме, не считая постели госпожи Гаязены, — такая неожиданная мысль пришла ей в голову. Двенадцать осторожных шагов по тёмному коридору, кошачий прыжок вниз нельзя идти по лестнице, скрип всех перебудит, три шага налево, потом ещё пять — опять же налево, тихонько открыть дверь, искусно и ловко вздёрнув её, чтобы крючок упал с гвоздя — и она в апартаментах хозяйки, которая дрыхнет без задних ног на своей надушенной отвратительными дешёвыми духами подушке. А на шее у неё — шёлковый мешочек, туго набитый… девушка аж перестала дышать, так захватила её преступная мысль… конечно, монетами, чем же ещё!
Кто осудит её, если она воспользуется этими деньгами? Мерзавка нажила их неправедным путём! Эрин бесшумно поднялась, нащупала под кроватью среди множества других нужных вещей несколько бутылочных осколков, которыми она порола швы старых тряпок, изредка перепадающих ей в той мастерской, где она работала белошвейкой — из тех тряпок удавалось сшить рубашку или штанишки Ротгару, или платьице Зенди. Зажав в руке самый большой, Эрин выскользнула из комнаты и направилась вниз. Двенадцать осторожных шагов… прыжок… налево… налево… дверь…
Дверь отошла, не скрипнув. От удачи сердце Эрин, и так выпрыгивающее из груди, забилось ещё сильнее. Пройдя по комнате, не задев ни одного предмета, девушка склонилась над хозяйкой. Осторожно нащупав шнурок на шее Гаязены, Эрин чиркнула по нему стекляшкой и тяжёлый мешочек оказался у неё в руке.
Эрин на миг замерла. Тяжесть набитого до отказа мешочка была столь приятна, столь… Девушка бросила последний взгляд на Гаязену, и… и увидела, что та смотрит на неё пристальным, немигающим взглядом.