Протяжение точки
Шрифт:
Век родился, возрос, побежал: к четверти своей он разгоняется стремительно — сейчас, в начале 1825 года он бежит так скоро, когда Александр в Михайловском сидит на цепи! Век молод, его помещение само разворачивается, пространство (времени) все прибывает.
К середине века, к «полудню», 1850 году время раскроется возможно полно. До «полудня» Александр не доживет. Век, его ровесник, с 1837 года потянется далее без Пушкина.
К «без четверти» столетия, к году примерно 1875-му, век устанет.
К полночи, к 1900 году, — замкнется, замрет, уйдет в тот же ноль времени, из которого явился.
Все это абстрактные расчеты и «черчения»; нам задним числом их делать легче, чем
Век широкими шагами проходит мимо. Спрашивается: как тут не пролиться желчи? Пушкин — ровесник века, и ему в подвижной четверти столетия самому положено быть подвижну, а он тут захлопнут в Пскове, как в пыльной книге мотылек.
Новый, 1825 год ожидается не весел.
Пространства для поэта закрыты: Пушкин вынужден двинуться во время.
Это принципиальный поворот в его движении. Странное дело, как ему, московскому уроженцу, это не пришло в голову раньше?
Здесь обнаруживается ключевой пункт в сюжете о «мертвом» и «живом» пространстве. Мы подошли к моменту, с которого, словно в самом деле ударившись о невидимое дно времени, Пушкин понемногу начинает путь вверх. По крупицам, по корпускулам света (так, как после Рождества начинает расти день), Александр начинает меняться.
Меняется его поэтический материал: Пушкин принимается вырезать стихи из тишины, из «ничего». Из самого себя: диалог вести более не с кем. Это новое для него приключение; пока результаты этой его работы незаметны.
Вот что заметно, что может послужить отправной точкой к дальнейшим рассуждениям: от пребывания в праздности Пушкин переходит к изучению праздников [59] .
Именно к изучению.
Когда-то я полагал, что хронологические совпадения в его творчестве 1825 года с ходом православного календаря большей частью случайны; они показательны, интересны, в них можно отыскивать метафоры «весенних» или «летних» стихов, но все же они остаются совпадениями, которых всегда было достаточно в жизни Пушкина.
59
59 Опыт знакомства Пушкина с православным календарем был в общих чертах разобран в уже упомянутой журнальной публикации («Месторождение Александра Пушкина», «Октябрь» 2002, № 2).
От января до декабря по праздникам, точно по заказу, являются у него такие «сезонные» стихи.
Всего интереснее «Годунов» — главное, что он создал в 1825 году. И «Годунов» у Пушкина оказывается разложен по календарю. В нем я обнаружил немало совпадений — пока считал их таковыми, пока не разобрался, что это вовсе не случайно, что мы имеем дело с сознательным композиционным действием.
Тайное начало работы в январе 1825 года. Затем — весенний, «пасхальный» переворот в самом пушкинском стихосложении (заметный более на примере «Онегина» — потому что новые стихи «Онегина» легко сличить со старыми и отметить их очевидную разность). Это был формальный и содержательный переворот, ознаменованный приходом в поэзию Пушкина нового содержания и самого звука слов. Затем — летние открытия и решительная перемена в «сезонной» композиции «Годунова», точно совпавшая с большой церемонией из нескольких праздников: дня рождения Александра, Вознесения и Троицы (и еще одного, именуемого «Девятник», который стоит того, чтобы его рассмотреть отдельно). Наконец, завершение работы над «Годуновым» — собирание его «урожая» — осенью, к празднику Покрова, который будто бы сам Александр Сергеевич выбрал для
И все же я относил это к совпадениям, пока не обнаружились свидетельства, что Пушкин в самом деле в этом году постоянно смотрел в календарь, изучал его, раздумывал над ним и даже советовался со знающими людьми о принципах его устройства. Одно из таких свидетельств мы рассмотрим ниже.
Постепенно подозрения перешли в уверенность: Пушкин последовательно и осмысленнопраздновал этот год, проходя, как по точкам заранее размеченного маршрута, весь календарный круг 1825 года.
Это было не просто изучение и затем приложение нового знания в работе; по сути, это было новое путешествие — странствие в русский календарь. Невидимое, принявшее эстафету от видимого (южного) путешествия Пушкина.
Путешествие, как смена внутренних пространств, настолько важное и влиятельное в духовном плане, что переменило в конце концов самого путешественника.
О круге праздников
Последовательность традиционных русских праздников определяется логикой устроения церковного календаря. Сразу следует отметить: это не последовательная, но «пространственная» композиция: ее пункты согласованы друг с другом на всем протяжении календаря, как если бы праздники находились в одном помещении и «видели» друг друга.
Есть общее для них помещение, годовой цикл церковных служб, в котором они могли бы перекликаться: большой округлый «зал» года. Он проектировался в Константинополе: второй Рим свел христианские праздники в единый цикл; тогда они оказались в общем объемлющем «пространстве» — том самом, где рифмы церковных песнопений звучали эхом во времени (см. выше — о разговоре Пушкина с греком Стурдзой в Одессе).
Изначально круг константинопольских праздников начинался 1 сентября по старому стилю, им же и заканчивался. Последним большим праздником в том календаре было Преображение — 5 августа по старому стилю, 19-го по новому.
Затем этот календарный круг «перекатился» к нам на север. Здесь в его устройство были внесены неизбежные поправки: северный мир живет по своему природному графику. У нас зимы больше, чем лета, белого цвета (снега) много больше зелени.
Со временем новогодний праздник переехал у нас на 1 января, добавились новые церемонии, многие были позабыты. Но в целом строение «праздничного дома» осталось то же: оно округло, циклично (поместительно для души).
В переносе новогоднего (Рождественского) праздника на конец декабря была своя логика. Год начинался с минимума света, с точки зимнего солнцестояния — символом которой была Рождественская звезда — и далее последовательно «рос» к максимуму света в точке летнего солнцестояния: конец июня, Иванов день, Рождество Иоанна Крестителя. После этого год вместе со светом убывал, сжимался обратно в точку, оборачивался звездой в небесах.
То есть: не просто округлое помещение было выстроено для общей суммы праздников, но «живое», пульсирующее, совпадающее в своих скрытых эмоциях с переживаниями верующего человека.
Время в понимании верующего, жителя второго Рима, в пределах годового римского цикла «рождалось» и «умирало»: время было «живо», так же и он жил во времени, согласно с временем.
Это универсальная схема: на подобной основе строились многие календари, не только христианские. В этом отношении христианство унаследовало античную схему «пульса» года, соответствующую астрономическому календарю.