Провалившийся в прошлое
Шрифт:
Через четверть часа Митяй, стоя в будке и сжимая в руках громко дырчащее рулевое колесо, форсировал Кубань. Он так и не увидел, как уже через три часа к берегу реки примчались доисторические хлопцы и, увидев огромную кучу человеческих экскрементов, а в этом деле они толк знали, несказанно удивились и даже схватились за головы, видимо смекнув, что внутри зверя, на которого они охотились, сидел куда более великий охотник, чем они сами. Неандертальцы совершенно безбоязненно взяли в руки копья, топоры и ножи, и вскоре один из них с восторгом показывал своим кентам, что порезал палец о своё копьё. Главарь охотничьей бригады тотчас отвесил ему звонкую затрещину и чуть было не отобрал копьё.
Сырокопчёная колбаса и лепёшки тоже понравились охотникам на Шишигу, но они схарчили всего одну палку и одну лепёшку, а в узкогорлые бутыли с густым, словно мёд, арбузным сиропом, вытащив деревянные пробки, лишь засунули свои пальцы и облизали их, после чего подхватили подаренный им хабар и бодро потопали к своему стойбищу, расположенному на берегу Кубани километрах в тридцати ниже по течению.
Митяй же, хохоча во всё горло над своей шуткой, уже ехал по холмам, круто забирая к западу. Рассматривая карту, он давно уже понял, что через Кубань ему нужно переплывать ниже Армавира, где правый берег пологий. Выше него берега реки были крутыми, а с понтонами у Шишиги значительно ухудшилась проходимость. Ещё засветло он добрался до Большого Солёного озера, расположенного рядом с Малым Солёным озером. Они и в каменном веке находились всё там же, но на самом деле Малое было гораздо больше Большого и лишь слегка солоноватое, а вот Большое оказалось куда меньше, и на вкус его воды оказались рапа рапой. Более того, метров на двести от воды лежал чуть ли не полуметровый пласт соли, и вокруг него выстроилась целая толпа всяких жвачных животных.
Убедившись в том, что это именно поваренная соль, то есть хлористый натрий, Митяй отъехал подальше от озера, чтобы всякие быки, то и дело приходившие на озеро полизать соль, не беспокоили его, и принялся устраиваться на ночлег. Утром его ждала работа, и он был к ней полностью готов. На этот раз он спал в будке, и ночью его никто не потревожил.
Едва только рассвело, охотник за солью уже был на озере и собирал искомый продукт большим совком и скребком, стараясь отбирать только самую чистую, кипельно-белую, искрящуюся на солнце и совершенно сухую соль, а такой на берегу было полно. Работал он не спеша, так как обещал Тане, что вернётся только через две недели, и даже показал на своей календарной доске, сколько рассветов солнца девушка встретит без него. Он надеялся, что тайная охота Танши в его латифундии на этом не закончится и девушка дождётся его, чтобы обеспечить своё племя множеством других полезных вещей, которые были ей обещаны. В частности, лопатами и пилами, гвоздями и прочными, просмолёнными кожами для палаток. Он многое был готов изготовить для Таниных соплеменников, лишь бы та осталась жить с ним.
Митяй обложил тонкими досками две трети будки, из более толстых досок собрал перегородку и принялся вёдрами затаскивать соль в Шишигу. Всего он хотел увезти с собой ровно три кубометра соли, чтобы не перегружать машину, поскольку мог съездить за ней ещё пару раз за лето. Когда ящик был заполнен солью доверху, практически под окно в будке, он перекрыл его заранее подогнанными досками и накрыл просмолённой кожей. Всё, вопрос с солью был улажен, и удовлетворённый охотник решил отправиться в обратный путь, а поскольку управился очень быстро, то поехал не назад, а вперёд, чтобы, проехав по верхотуре, спуститься к Кубани перед Недреманным хребтом, а затем подняться вверх по реке до станицы Барсуковской и уже оттуда спокойно сплавляться до Белой. Передвигаясь по реке, он мог хорошенько изучить её берега, и вообще Митяя одолел новый зуд – построить большую самоходную баржу, установить на неё запасной движок от Шишиги, назвать Решишигой – Речной Шишигой – и плавать по всем рекам региона вплоть до Азовского моря и как-нибудь подняться вверх по Дону и затариться там каменным углем, чтобы не переводить зря лес, выплавляя чугун и сталь.
До Барсуковской он доехал всего за день и в месте слияния Кубани и реки Барсучки обнаружил такой шикарный галечник, что застрял на нём на три дня и даже хотел выбросить половину соли, так как нашёл на нём галенит, свинцовую руду, графит, а также серебро и даже самородок золота. Хотя глаза у Митяя больше всего загорелись как раз при виде свинцового блеска и графита, он всё равно тут же изготовил промывочный лоток и целый день стоял в воде раком, как заправский золотоискатель где-нибудь на Клондайке. Надо сказать, не зря, так как намыл граммов тридцать золотого песка, но что самое смешное, просто разгуливая по галечнику, обильно засыпанному почти белым кварцевым песком, нашёл ещё четыре золотых самородка, и в итоге у него лежало в замшевом мешочке добрых триста граммов самородного золота. Взяв себя в руки, Митяй затащил в будку четыре графитовые булыги, общим весом килограммов триста, представив, какой здоровенной каждая из них была изначально, и въехал в реку. Понтон погрузился в воду больше чем наполовину, и судоводитель решил не перегружать Шишигу, а то та, чего доброго, пойдёт на дно.
После этого Митяй поплыл по середине реки почти без руля и без ветрил, но с опущенным в воду гребным колесом. По большей части он загорал, сидя на крыше будки, куда затащил и Крафта, с биноклем в руках, а потому время от времени приставал то к одному, то к другому берегу, чтобы осмотреть галечники, словно витрины в супермаркете. Каждый вечер он брал в руки спиннинг и потому был всегда с рыбой и даже засолил с полсотни крупных лососей и вывесил их на будке вялиться, попутно мечтая о пиве.
В один прекрасный день Митяй доплыл до того места, где оставил свой подарок даргам, и у него глаза на лоб вылезли. Там, где он сложил в пирамиду их копья, стояла куда более внушительная пирамида из длинных шестов, украшенная головой пещерного льва, а под ней лежал какой-то большой тюк. Наверняка это была не хитроумная мина-ловушка. Неандертальцы до этого вряд ли опустились. Охотник за солью немедленно направился к берегу и вскоре увидел, что дарги оставили в дар Шишиге полтора десятка пусть и плохо, но выделанных оленьих шкур, три шкуры шерстистого носорога, большой мешок с вяленым мясом, который он, едва заглянув внутрь, тотчас утопил в реке, вложив в него несколько камней, а также небольшой свёрток. Развернув его, он ахнул от изумления. В нём лежало несколько самородков золота. Таким образом дарги решили отблагодарить Шишигу и извиниться за то, что они малость попортили ей своими копьями чёрную, хорошо просмолённую шкуру.
Немного подумав, Митяй забрал всё, включая голову пещерного льва, та была хорошо высушена и почти не воняла, а на деревянные колья нахлобучил голову махайрода и положил на траву топор, большой кинжал и охотничий нож поменьше. А через полтора часа, стоя на крыше Шишиги, одетый как на парад, проплыл вдоль стойбища даргов, держа в руках видеокамеру и снимая, как его встречали. Стойбище было большое, за тысячу душ, и дарги увидели Шишигу, плывущую по реке, загодя, а потому высыпали из шатров, крытых шкурами, на берег. Дальше произошло нечто вообще из ряда вон выходящее. Всё племя упало на колени и, вскинув руки вверх, с громкими криками принялось кланяться проплывавшему сооружению до земли, и Митяй, весьма обрадованный таким приёмом, громко заорал по-аларски:
– Дарги, я скоро снова приеду в ваше стойбище с большой добычей! Этой зимой вы не будете голодать!
Неандертальцы, похоже, прекрасно поняли его, вскочили на ноги и радостно завопили, потрясая руками:
– Мы будем ждать, добрый дух реки! Мы будем тебя ждать!
Да, низкорослые. Да, коренастые. Да, не красавцы, но дарги ему всё же понравились своим простодушием, но больше всего Митяя удивило то, что в племени даргов женщин было чуть ли не вдвое больше, чем мужчин, и тем не менее среди них он увидел аларок со светлыми волосами, которые были на голову, а то и полторы, выше каштанововолосых даргов. Правда, один дарг и вовсе поразил воображение Митяя: высокий, широченный, как шкаф, мужик лет сорока пяти – древние охотники, в отличие от ранних земледельцев, жили в среднем вдвое дольше, – с довольно светлыми волосами вопил и бесновался громче всех. Наверное, это он оторвал голову пещерному льву, чтобы умилостивить Шишигу. Этот парень явно был полукровка, как и большинство женщин племени. От неандертальцев им достались более грубые черты лица и тёмные волосы вкупе с карими глазами, а от аларов – высокий рост и более стройные фигуры.
Медленно проплыв мимо стойбища даргов, Митяй сел на будку и принялся рассматривать заснятые кадры. Из всего увиденного вырисовывалась весьма странная картина. Насколько он знал из обрывочных рассказов Тани и некоторых её замечаний, в её племени царил самый махровый матриархат, а это прямо говорило, что в нём женщин рождалось меньше, чем у даргов, и каждая имела по два, три, а то и больше мужчин. Какая политическая система установилась в племени даргов, он точно не знал, скорее всё-таки равноправие, так как женщины весьма решительно расталкивали мужиков, подбегая к берегу. Зато тем точно приходилось ублажать по ночам не одну красотку. При этом береговое племя явно какое-то время назад завоевало небольшое племя аларов, так как Митяй увидел десятка три весьма пожилых и довольно толстых аларок, вопивших высокими голосами, а также добрых две сотни их дочерей от даргов и всего с полсотни мужчин метисов-полукровок. Чистокровных даргов-мужиков он увидел всё же больше, но никаких следов расовой дискриминации не заметил. Все дарги примчались к берегу реки без оружия и никакой враждебности по отношению к нему не проявляли. Помимо этого Митяй успел увидеть, что на кольях, вбитых в землю, сушится десятка полтора свежих шкур гигантских оленей и шерстистых носорогов, а это означало, что охотники дарги успели хорошо поработать новыми копьями.