Проверка на любовь
Шрифт:
Вот я как раз именно сейчас этим и занимаюсь. Смотрю на Сайраджа, а вижу тысячу других вещей, которых здесь, может быть, и вовсе нет.
— А знаешь что, — заявляет он, отворачиваясь от картины и заглядывая мне в глаза. — Все обойдется, пройдет само собой. Так всегда бывает.
Мы заходим в бар. За чашечкой кофе по-ирландски и сигаретой, я начинаю надоедать ему своей пустой болтовней насчет Люка. Рассказываю о том, как он вел себя в баре 52, а потом еще распространяюсь про ту таинственную женщину.
— Я знаю,
— М-м-м… В общем, да. Хотя тут все немножко по-другому.
— Ну, спасибо, — обижается он. — Ты умеешь создать парню хорошее настроение.
— Да нет, не сердись. Я хотела сказать, что расстались мы совершенно по-другому. У нас это было обоюдное решение. Мы понимали, что все закончилось, и в этом был свой смысл.
— Я тебя понял, — кивает Сайрадж, высыпая в чашку второй пакетик сахара. — Как мудро заметила Силла Блэк, жизнь полна неожиданностей.
Мы заказываем еще по чашечке кофе, а потом на метро добираемся до его дома, чтобы остаток дня провести перед экраном телевизора. Мне, конечно, надо было бы ехать к себе. Не слишком приятно спать на узенькой софе. Но меня что-то остановило. И теперь, сидя рядом с ним и пялясь в светящийся экран с последними новостями, я начинаю понимать, что именно заставило меня вернуться сюда…
— Все относительно, — заявляет Сайрадж с таким важным видом, будто это он впервые пришел к такому выводу.
— Да. Я знаю. Но если бы сейчас началось землетрясение, я бы наплевала на него. Хотя ничего подобного тут произойти не может, верно ведь?
— Ну, я бы не стал это так категорично заявлять. Особенно если принять во внимание те изменения климата, которые происходят в последние годы.
— Разве землетрясения зависят от перемены климата?
— Наверное.
— Ну, хорошо.
Я на минуту переключаюсь на новости. «В небольшом израильском городке Кириате неизвестный палестинец-смертник взорвал себя у выхода из кафе. Пострадало двадцать человек…»
Все ясно. Я понимаю. Я просто эгоистичная пустая личность, которая раздувает свои проблемы до такой степени, что все остальное становится незначительным.
Мы продолжаем беседу, а телевизор омывает нас информацией, укутывает ею, как одеялом. И так было всегда. Но затем вечер меняется. То есть, меняется сам Сайрадж.
— А ты знаешь, что тебе сейчас нужно? — спрашивает он.
— Нет.
— Замкнуться на мне.
— Я даже слово это не выношу.
— Но это возможно.
Не знаю… Неужели один бывший любовник может вытеснить воспоминания о другом?
Мне вспомнился один совет, который я дала какой-то читательнице в этом году. Кажется, его напечатали в майском номере. Брошенная девушка пыталась искать утешения в объятиях одного из своих прежних ухажеров. «Не делай этого, — умоляла я ее тогда. — С твоей стороны это будет чудовищной ошибкой». И вот я сама теперь вознамерилась пойти по ее стопам.
Через час мы уже снова беседуем, раскуриваем косяк, и Сайрадж что-то объясняет мне насчет пустых мест, которые иногда требуется чем-то заполнять. Например, между образом и реальностью. Между работой и личной жизнью. Между любовью и сексом. Он выглядит таким серьезным, амбициозным и умным… Совсем как шестилетний ребенок, только что услышавший новое слово и пытающийся правильно произнести его. Экстр-р-ра-ор-рдинар-р-ный.
Голос Сайраджа, этот неторопливый тягучий тон человека, накурившегося марихуаны. Он как-то по-особенному влияет на окружающих, да? А Сайрадж все говорит и говорит, заглушая телевизор — там идет какой-то фильм с участием Мерил Стрип, что-то с плотом на пенящейся реке — пока у него не кончается косяк. Тогда он придвигается поближе ко мне, а я устало кладу ему голову на плечо. Я тоже обкурилась.
Мы молчим. По крайней мере, сейчас нам слова не нужны. Так здорово чувствовать, что рядом с тобой кто-то есть. Кто-то теплый и надежный.
Я еще не соображаю, что делаю. Я начинаю целовать его. Чуть позже он целует меня. Мы целуемся. Проходит несколько секунд и я, во время вспышки просветления, отталкиваюсь от него.
— Нам не надо бы этого делать.
— Чего? — спрашивает он, словно не понимает, о чем это я.
— Целоваться.
Он смотри на меня сонными глазами и, криво улыбнувшись, заявляет:
— А мы и не целуемся.
Проходит три минуты.
Сайрадж устроился сверху. Он полностью обнажился и позволил мне принять пассивную патриотичную позу на спине.
И теперь мои мысли убегают куда-то далеко за пределы стен его спальни, увешанных репродукциями Поллока.
Я размышляю о Фрейде.
Если быть более точной, то я рассуждаю о связи, на которую мне указал Сайрадж — между повторением и саморазрушением. Мы повторяемся и этим убиваем себя. Неужели все так просто?
— С тобой все в порядке? — интересуется он, делая паузу между шумными вдохами, словно проверяя, остались ли во мне еще признаки жизни.
— М-м-м… Пожалуй. Не останавливайся, — довольно убедительно мурлычу я, закидывая руки высоко за голову, теперь со стороны формой напоминая изящный бриллиант. Я закрываю глаза, и мои мысли снова отправляются путешествовать.
Да, мы действительно повторяем одни и те же ошибки, принимаем те же неудачные решения, но всегда ли это происходит преднамеренно? Неужели нам самим так интересно страдать? Неужели мы сознательно подкармливаем свою же боль?