Провидец Александр Энгельгардт
Шрифт:
Глава 7. ПАРАЗИТИЗМ И ХИЩНИЧЕСТВО КУЛАКОВ-МИРОЕДОВ
Наверное, Энгельгардту, как помещику, к тому же успешно ведущему хозяйство, нелегко было подписать приговор помещичьей системе. Ещё тяжелее было ему сознавать, что на его веку на месте помещичьего хозяйства не возникнет ничего более разумного. Его не могло радовать собственное пророчество о грядущем царстве кулаков.
Что такое кулачество, Энгельгардт знал прекрасно и одним из первых в России показал и истоки, и проявления этой новой хозяйственной силы:
"Известной долей кулачества обладает каждый крестьянин, за исключением недоумков да особенно добродушных людей и вообще "карасей"... У крестьян крайне развит индивидуализм, эгоизм, стремление к эксплуатации. Зависть, недоверие друг к другу, подкапывание под другого, унижение слабого перед сильным, высокомерие сильного, поклонение богатству - всё это сильно развито в крестьянской
Как видим, Энгельгардт разбивает в пух и прах представления о крестьянине как о прирожденном социалисте, которым бредили народники, и те современные нам суждения о русском человеке - воплощении доброты и бескорыстия, какие проповедуют нынешние народолюбцы. Нет, в русском крестьянине кулацкая жилка была, она часто принималась за хозяйскую сметку, ею гордились, её воспитывал весь строй сельской жизни, особенно после отмены крепостного права, когда так усилилась роль денег (об этом писал ещё Г. И. Успенский). Нет, это не Ленин выдумал, будто в крестьянине соединены труженик и спекулянт. А Энгельгардт продолжает характеристику крестьянина:
"Всё это, однако, не мешает крестьянину быть чрезвычайно добрым, терпимым, по-своему необыкновенно гуманным, своеобразно, истинно гуманным, как редко бывает гуманен человек из интеллигентного класса".
О душевных качествах русского крестьянина дальше пойдет особый разговор, а пока вернёмся к вопросу о соотношении "кулака потенциального" и "кулака актуального", как сказали бы математики:
"Каждый мужик при случае кулак, эксплуататор, но, пока он земельный мужик, пока он трудится, работает, занимается сам землёй, это еще не настоящий кулак, он не думает всё захватить себе, не думает, как бы хорошо было, чтобы все были бедны, нуждались, не действует в этом направлении... Он расширяет своё хозяйство не с целью наживы только, работает до устали, недосыпает, недоедает". А настоящий кулак, процентщик, "ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги... У этого всё зиждется не на земле, не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, которым он торгует, который раздает в долг под проценты. Его кумир - деньги, о приумножении которых он только и думает... Ясно, что для развития его деятельности важно, чтобы крестьяне были бедны, нуждались, должны были обращаться к нему за ссудами. Ему выгодно, чтобы крестьяне не занимались землёй, чтобы он пановал со своими деньгами... Он поддерживает всякие мечты, иллюзии, от него идут всякие слухи; он сознательно или бессознательно, не знаю, старается отвлечь крестьян от земли, от хозяйства, проповедуя, что "работа дураков любит", указывая на трудность земельного труда, на лёгкость отхожих промыслов, на выгодность заработков в Москве. Он, видимо, хотел бы, чтобы крестьяне не занимались землёй, хозяйством - с зажиточного земельного мужика кулаку взять нечего, - чтобы они, забросив землю, пользуясь хозяйством только как подспорьем, основали свою жизнь на лёгких городских заработках. Он, видимо, желал бы, чтобы крестьяне получали много денег, но жили бы со дня на день, "с базара", как говорится. Такой быт крестьян был бы ему на руку, потому что они чаще нуждались бы в перехвате денег и не имели бы той устойчивости, как земельные мужики. Молодые ребята уходили бы на заработки в Москву, привыкали бы там к беспечной жизни, к лёгким заработкам, к лёгкому отношению к деньгам - что их беречь! заработаем!
– к кумачным рубашкам, гармоникам, чаям, отвыкали бы от тяжелого земледельческого быта, от сельских интересов, от всего, что мило селянину, что делает возможным его тяжёлый труд. Молодые ребята жили бы по Москвам, старики и бабы оставались в деревне, занимались бы хозяйством кое-как, рассчитывая на присылаемые молодёжью деньги. Кулаку всё это было бы на руку, потому что ему именно нужны люди денежные, но живущие изо дня в день, денег не берегущие, на хозяйство их не обращающие. Нужно платить подати - к кулаку, ребята из Москвы пришлют - отдадим. И кулак может давать деньги совершенно безопасно, потому что, когда пришлют из Москвы, он уже тут - "за тобой, брат, должок есть". За одолжение заплатят процент, да еще за уважение поработают денёк-другой - как не уважить человека, который вызволяет? А у него есть где поработать, даёт тоже в долг деньги помещикам, а те за процент либо лужок, либо лесу на избу, либо десятинку земли под лён: помещику это ничего не стоит, как мужику не стоит поработать денёк-другой".
В наши дни в России идут бесконечные споры о том, при каком общественном строе мы живём. Как говорил наш выдающийся оратор и творец многих афоризмов Виктор Черномырдин, к коммунизму мы не идём и капитализма не строим. Насчёт коммунизма можно особенно не распространяться, теперь уже почти всем ясно, что это мечта, утопия, осуществление которой невозможно в принципе. Капитализма у нас тоже нет, потому что капиталист, даже будучи жесточайшим эксплуататором и разнузданным потребителем, всё-таки занят производством и, по крайней мере, стремится расширять своё предприятие, повышать его эффективность. Наши же олигархи, которым предприятия достались от советского периода в ходе бандитской приватизации, движимы единственным желанием: выжать
С беспристрастностью ученого-натуралиста, изучающего поведение паука-кровососа, Энгельгардт прослеживает разные приемы, которыми кулак принуждает крестьян работать на себя. В то время, как либеральные интеллигенты видели в кулаке опору хозяйства в деревне, пришедшую на смену помещику, Энгельгардт показал, что кулак разлагает деревню и подрывает основу всякого хозяйства. То есть кулак не только паразит, как помещик, но и хищник, который стремится всемерно расширить зону своего влияния, подрывая для этого основы хозяйства намеченной им очередной жертвы. Энгельгардт, наверное, посмеялся бы над мыслью П. А. Столыпина, доживи он до выступлений прославленного реформатора\, будто этот зажиточный мужик, кулак, станет опорой царского режима и помощником помещикам:
"Богачи-кулаки - это самые крайние либералы в деревне, самые яростные противники господ, которых они мало что ненавидят, но и презирают, как людей, по их мнению, ни к чему не способных, никуда не годных. Богачей-кулаков хотя иногда и ненавидят в деревне, но, как либералов, всегда слушают, а потому значение их в деревне в этом смысле громадное. При всех толках о земле, переделе, о равнении кулаки-богачи более всех говорят о том, что вот-де у господ земля пустует, а мужикам затеснение, что будь земля в мужицких руках, она не пустовала бы, и хлеб не был бы так дорог. Но что касается толков о "равнении земли", то богачи-кулаки всё это в душе считают пустыми мужицкими мечтаниями, фантазиями, иллюзиями. Принимая самое живое участие в деревенских толках, подливая масла в огонь, они на стороне с презрительной усмешкой говорят, что это мужики всё пустое болтают... Просто так будет, что господские имения, которые заложены, как только барин не заплатит в срок, будут отбирать в казну и потом мужикам раздавать!.. А богатых мужичков с деньгами много найдётся..."
Кулаки открывали кабаки, и своё хозяйство, держащееся не на земле, а на денежном капитале, вели с умом:
"Как содержатель кабака и постоялого двора, скупающий по деревням всё, что ему подходит - и семя, и кожи, и пеньку, и счёски, - он знает на двадцать верст в округе каждого мужика...".
Именно кулаки первыми стали пользоваться ссудными кассами; взятые ссуды раздавали беднякам в долг под работы за огромный процент.
Возвращаясь к помещичьим хозяйствам, Энгельгардт утверждает, что им "не с чего подняться. Выкупные свидетельства прожиты; деньги, полученные за проданные леса, прожиты; имения большей частью заложены; денег нет, доходов нет". Но и у кулацких хозяйств, по его мнению, будущности тоже нет. "Старая помещичья система после "Положения" (об отмене крепостного права.
– М. А.) заменилась кулаческой, но эта система может существовать только временно, прочности не имеет и должна пасть и перейти в какую-нибудь иную, прочную форму... Пало помещичье хозяйство, не явилось и фермерства, а просто-напросто происходит беспутное расхищение - леса вырубаются, земли выпахиваются, каждый выхватывает, что можно, и бежит. Никакие технические улучшения не могут в настоящее время помочь нашему хозяйству... пока земли не перейдут в руки земледельцев".
Мне неизвестно, знал ли Энгельгардт слова пролетарского гимна "Интернационал": "Лишь мы, работники всемирной Великой армии труда, Владеть землей имеем право, а паразиты - никогда!" Но он, сам помещик, был убеждён: земля не может принадлежать ни помещикам, ни кулакам, а только тем, кто её обрабатывает. И здесь он опирался на исконно русское понимание: земля - Божья и не может принадлежать кому-либо из людей на правах священной и неприкосновенной частной собственности (как и лес и другие природные блага). Требования крестьян о "поравнении" касались только земли и совсем не распространялись на деньги и прочий капитал, умение нажить который зависело только от самого человека.
Не принял бы Энгельгардт и объяснения этих волнении и требований происками инородцев. Правда, он видел евреев, которые "содержат мельницы, кабаки, занимаются торговлей и разными делами. Всё это запрещено, но всё так или иначе обходится. Помещикам евреи выгодны, потому что платят хорошо и на всякое дело способны. Преимущественно евреи ютятся около богатых, имеющих значение помещиков, в особенности около винокуренных заводчиков... в подходящих местах, близ строящейся дороги,.. больших лесных заготовок, вообще, где предприимчивый умственный еврейский человек может орудовать и наживать деньгу, евреев распложается множество... чуть не на всех, даже самых маленьких, мельницах евреи сидели, кабаки содержали и всякими гешефтами занимались, совсем мещан отбили, потому что куда же какому-нибудь мещанину против еврея". В другом месте: "а на что уж крепкий насчёт копейки народ евреи..." И тем не менее ненависть крестьян была обращена не на евреев, а на своих русских мироедов.