Провидец Александр Энгельгардт
Шрифт:
И далее:
"Отношения между мужчинами и женщинами у крестьян доведены до величайшей простоты. Весною, когда соберутся батраки и батрачки, уже через две недели все отношения установились, и всем известно, кто кем занят. Обыкновенно раз установившиеся весною отношения прочно сохраняются до осени, когда все расходятся в разные стороны с тем, чтобы никогда, может быть, не встретиться. Женщина при этом пользуется полнейшей свободой, но должна прежде бросить того, с кем занята, и тогда она уже свободна тут же заняться с кем хочет. Ревности никакой. Но пока женщина занята с кем-нибудь, она неприкосновенна для других мужчин, и всякая попытка в этом отношении какого-нибудь мужчины будет наказана - товарищи его побьют.
Думается, и на эти суждения Энгельгардта оказало влияние то, что он имел дело преимущественно с наёмными работниками, батраками, не ведущими собственного хозяйства. Если бы он сказал не "отношения между крестьянами", а "отношения между батраками и батрачками доведены до простоты", он был бы ближе к истине. Наверное, среди основной массы крестьянства нравы были гораздо строже. Но продолжу изложение его заметок.
И снова о женщинах:
"...У баб индивидуализм развит ещё более, чем у мужиков, бабы ещё эгоистичнее, ещё менее способны к общему делу - если это не общая ругань против кого-либо, - менее гуманны, более бессердечны... Баба не надеется ни на свой ум, ни на силу, ни на способность к работе, баба всё упование свое кладёт на свою красоту, на свою женственность, и, если раз ей удалось испытать свою красоту - конец тогда... За деньги баба продаст любую девку в деревне, сестру, даже и дочь, о самой же и говорить нечего. "Это не мыло, не смылится", "это не лужа, останется и мужу", рассуждает баба... А проданная раз девка продаст, лучше сказать, подведёт, даже даром, всех девок из деревни для того, чтобы всех поровнять. Охотники до деревенской клубнички очень хорошо это знают и всегда этим пользуются. Нравы деревенских баб и девок до невероятности просты: деньги, какой-нибудь платок (или, как у Некрасова в стихотворении, ставшим народной песней, "бирюзовый перстенёк"), при известных обстоятельствах, лишь бы только никто не знал, лишь бы шито-крыто, делают всё. Да и сами посудите: подёнщина на своих харчах от 15 до 20 копеек... Что же значит для наезжающего из Петербурга господина какая-нибудь пятёрка, даже четвертной, даже сотенный билет в редких случаях. Посудите сами! Сотенный билет за то, что не смылится, и 15 копеек за подёнщину. Поставленные в такие условия, многие ли чиновницы устоят?"
Да, в таких условиях, при таких копеечных заработках заполучить 25, а то и сто рублей (стоимость четырёх лошадей!) - это значит вообще сменить весь свой жизненный уклад, поднять его на более высокий уровень, "выбиться в люди".
Кстати, об уповании бабы на красоту, об её стремлении к красоте и о красивых платках. Коробейник, торговец разным товаром похвалил Энгельгардта за внедрение посевов льна, что дало крестьянкам очень хороший приработок:
"Я нынче нарочно пораньше деревни объехал - пусть бабы о Покрове на ярмарке покрасуются, - полкороба товару в долг распустил. Все берут: отдадим, говорят, как лён будем мять. Простых платков не берут - всё парижских требуют. Большое движение торговле изволили льном дать. Ведь это не шутка: полсотни денег за одно мятьё бабы возьмут, где им было это прежде заработать?"
Как видим, в женском вопросе Энгельгардт разошёлся с теми деятелями революционно-демократического лагеря, которым ближе было творчество Николая Некрасова (его поэмы об аристократках - жёнах декабристов, поехавших "во глубину сибирских руд", чтобы разделить судьбу своих сосланных на каторгу мужей, о самоотверженных крестьянках и пр.). Но вообще такой взгляд на "баб" был тогда весьма распространён. Один высокопоставленный чиновник написал на эту тему скандальную книгу, содержавшую такие афоризмы: "мужчина сосиоит из тела, души и паспорта; женщина состоит из тела, платья и паспорта". Когда начальник спросил чиновника, зачем он сочинил такую неприличную
Думается, суждения Энгельгардта вряд ли понравились оставшейся в Петербурге жене Энгельгардта, которая была одной из первых феминисток в России. Но Энгельгардт отмечает как бы два полюса "бабьего царства":
И всё-таки не всякую бабу можно купить, и если ею владеет настоящее чувство, она верна человеку, которого любит:
"Что же касается настоящего чувства, любви, то и баба не только ни в чём не уступит чиновнице, но даже превзойдет её. Я думаю, что тот, кто не знает, как может любить деревенская баба, готовая всем жертвовать для любимого человека, тот вообще не знает, как может любить женщина".
Наверное, именно эта фраза для некоторых исследователей послужила лишним доводом в пользу того, что у Энгельгардта была в деревне другая, гражданская жена, точнее, сожительница, простая деревенская женщин, у которой от него было пятеро детей. Ещё сравнительно недавно некоторым литераторам (например, И.Филоненко) звонили якобы потомки Энгельгардта. Были ли это некие подобия "детей лейтенанта Шмидта" или же подлинные потомки, сейчас уже вряд ли можно установить. Можно, конечно, написать об этом душераздирающую повесть, оговорив, что она основана на слухах. Написал же Михаил Веллер книги вроде "Легенд Старого Арбата, где проехался по Сергею и Никите Михалковым так, что знаменитому кинорежиссёру до сих пор приходится оправдываться. А к Веллеру не придерёшься: дескать, ходит такая легенда...
Говоря беспристрастно о бабах, Энгельгардт не скрывает, что и некоторые мужики - не ангелы. Один любитель получать удовольствие от баб на стороне, очень озабочен тем, как бы и его собственная жена от него не сбежала, а для этого ей нужен паспорт, без которого она может передвигаться только в пределах своей волости.
"- Ну, тогда бабы совсем от рук отобьются, никакого сообразу с ними не будет. Теперь, по крайности, баба, коли я ей пачпорту не дам, далее своей волости уйти не может, а тогда, что с ней поделаешь, села на машину (на поезд) - лови её!
– Так что ж? Одна уедет, другая приедет. Без бабы не будешь.
– Оно точно, что не будешь.
– То-то. Теперь ты куражишься над ней только, паспорта не даешь, силу свою над ней показываешь, а на что ей ты, коли ей Ванька люб! На что она тебе? Всё равно с тобой не живёт, да и сам ты с другой живёшь. На что же она тебе?
– припираю я в таких случаях.
– Жена должна мужу виноватиться.
– Зачем?.. Ведь и тебе она не люба, ведь и ты её не жалеешь, ведь ты сам к Авдоне бегаешь, сахарная та для тебя. А?
– Я и жену не бросаю.
– То-то не бросаешь! В кои веки и жёнку не оставишь, когда Авдони нет дома. Дурак ты - вот что!
– начинаю я сердиться...
– Зарядил одно, должна виноватиться... зачем?
– Так в церкви дьячок читает.
– Дьячок читает, что муж должен любить свою жену, а ты разве любишь? Ты вон Авдоню любишь... Ты вот полюби жену, может, она тебе и виноватиться будет... Твоя Машка молодая, красивая, не то что Авдоня. Отчего тебе Машку не любить, хуже она, что ли, Авдони?
– А я все-таки Машке пачпорта не дам. Пусть тут мается, а в Москву не пущу...
– Не давай. И не нужно. Машка теперь и сама в Москву не поедет. Она теперь вон у попа живёт. На что ей Москва? Ей и тут Москва, - видел, какой у неё шерстяной платок? Ну-ка, ты своей Авдоне справь такой.
– В волость подам, судиться буду.
– Что возьмешь судом? Так тебе суд её и приведёт. А Авдоня что? Так она тебе и позволила страмиться.
– Вот и буду судиться. Я за нее, коли что, отвечать должен!"