Провидец Александр Энгельгардт
Шрифт:
Что сказал бы Энгельгардт, если бы увидел, что нынешняя Россия экспортирует зерно, оставляя своему населению лишь минимум хлеба, необходимый для выживания? Специалисты давно вывели норму: в стране должно производиться зерно из расчёта тонну на душу населения. Следовательно, нам нужно получать 145 миллионов тонн зерна в год, а с учётом мигрантов - ещё миллионов на 20 больше. В РСФСР в 1990 году, при численности населения 149 миллионов человек, было собрано 117 миллионов тонн зерновых ("СССР в цифра в 1990 году, с. 235), больше половины общесоюзного сбора (218 миллионов тонн). Да к этому Союз ещё прикупил 32 миллиона тонн (в основном кукурузу на корм скоту), из которых, надо думать, примерно половина досталась России. Итого выходило около 150 миллионов тонн, то есть по тонне на душу. Мы же сейчас считаем урожай в 80 миллионов
Отчасти потому, что выращенный хлеб принадлежит не государству, а частным зерновым компаниям, большинство которых либо полностью принадлежат иностранцам, либо являются компаниями с участием иностранного капитала. А частник думает не о благе народа и государства, а о своей выгоде. Его же выгода заключается в том, чтобы максимум хлеба продать за границу, пока цена на зерно на мировом рынке высокая. И валюта, вырученная от экспорта хлеба, поступает не государству, а частникам, и по большей части тоже уходит за границу.
Ну, а если в России не остаётся зерна на корм скоту, то продукты животноводства приходится импортировать, что тоже выгодно нашим зарубежным партнёрам. И власть не может радикально улучшить ситуацию, пока не поставит частника под строгий государственный контроль.
А если бы Энгельгардт ещё узнал, каково качество как импортного, так и поставляемого отечественными частниками продовольствия, почти полностью фальсифицированного (посмотрите хотя бы несколько телевизионных передач из цикла "Без обмана") ... Я просто не представляю, что бы он тогда сказал
В свете того, что Энгельгардт говорил о недопустимости столь большого вывоза хлеба из России за границу в ущерб благосостоянию собственного народа, интересно познакомиться с его наблюдениями над тем, какую пищу народ считал наиболее подходящей к нашим российским условиям.
Глава 15. ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ...
(Русская "Книга о вкусной и здоровой пище")
Дворянско-интеллигентские "верхи" и рабоче-крестьянские "низы" пореформенной России представляли собой настолько разные миры, что, подобно белку и желтку в курином яйце, сосуществовали не смешиваясь. Это были два совершенно разных образа жизни. Естественно, у них были не только совершенно разные продукты питания, но и представления о рациональной системе питания. А. Н. Энгельгардт, принадлежавший к петербургской элите, разделял её вкусы и пристрастия, которым не изменял и в первые годы жительства в деревне. Хотя свой стол ему и пришлось несколько упростить, поскольку из всей прислуги обед готовить могли только кондитер Савельич, когда-то служивший в поварах, и кухарка Авдотья, умевшая варить и жарить мясо, варить щи, печь хлеб и пироги, делать наливки и пр. Весь день занятый по хозяйству, Энгельгардт в своем имении завтракал, обедал и ужинал чем Бог послал и выпивал 30-градусной водки, которая, по его мнению, при такой довольно грубой пище не только приятна, но и полезна. А когда он "выезжал в свет", например, поехал в соседний уезд на съезд земских избирателей для выбора гласных от землевладельцев, то там приходилось придерживаться примерно такого распорядка:
"К вечеру я приехал к родственнику. Поужинали, рейнвейну, бургундского выпили; есть еще и у нас помещики, у которых можно найти и эль, и рейнвейн, и бутылочку-другую шипучего. На другой день встали на заре и отправились. Отъехав верст 12 - холодно, потому что дело было в сентябре, - выпили и закусили. На постоялом дворе... пока перепрягали, выпили и закусили. Не доезжая вёрст восемь до города, нагнали старого знакомого, мирового посредника, сейчас ковёр на землю - выпили и закусили. В город мы приехали
После нескольких лет изучения крестьянской жизни Энгельгардту казалось, что он знает её вдоль и поперёк, но порой он сталкивался с такими явлениями, которые ставили его в тупик.
Так, однажды он пошёл посмотреть на работу граборов, которые занимались у него в имении расчисткой лужков, заросших лозняком, на подённой оплате по 45 копеек в день. Он застал их за обедом, состоявшим, к его удивлению, из одного картофеля. А ведь граборы - это, так сказать, "рабоче-крестьянская аристократия", они хорошо зарабатывают и соответственно хорошо питаются.
"Но рядчик пояснил, что у них пища соответствует выполняемой работе и заработку. Так, при выполняемой ими подённой работе, сравнительно низко оплачиваемой, не стоит есть хорошо, а вот когда они работают сдельно на выемке грунта и пр., там и питание должно быть крепче: щи с ветчиной, каша... Словом, крестьянин и сельский рабочий "точно знают, на какой пище сколько сработаешь, какая пища к какой работе подходит. Если при пище, состоящей из щей с солониной и гречневой каши с салом, вывезешь в известное время, положим, один куб земли, то при замене гречневой каши ячною вывезешь менее, примерно куб без осьмушки, на картофеле - еще меньше, например три четверти куба, и т. д... Это точно паровая машина. Свою машину он знает, я думаю, ещё лучше, чем машинист паровую, знает, когда, сколько и каких дров следует положить, чтобы получить известный эффект... Уж на что до тонкости изучили кормление скота немецкие учёные-скотоводы... а граборы, думаю, в вопросах питания рабочего человека заткнут за пояс учёных-агрономов...
Все мы, например, считаем мясо чрезвычайно важною составною частью пищи, считаем пищу плохою, неудовлетворительною, если в ней мало мяса... Между тем мужик даже на самой трудной работе вовсе не придаёт мясу такой важности. Я, конечно, не хочу этим сказать, что мужик не любит мяса... я говорю только о том, что мужик не придаёт мясу важности относительно рабочего эффекта. Мужик главное значение в пище придает жиру... Щи хороши, когда так жирны, "что не продуешь..."
Люди из интеллигентного класса с понятиями, что нужно есть побольше мяса, сыру, молока, скоро убеждаются, когда начинают настояще работать, что суть дела не в мясе, а в жире".
Начав настояще работать, Энгельгардт скоро убедился в том, что крестьянские понятия о вкусной и здоровой пище вполне здравы. Помог ему в этом убедиться ещё и такой случай:
"Случилось мне однажды поехать за 60 верст на именины к одному родственнику, человеку богатому и любящему угостить - ну, довольно сказать, что у него в деревне повар получает 25 рублей жалованья в месяц. В час пополудни завтрак - дома я в это время уже пообедал и спать лег - разумеется, прежде всего водка и разные вина. Выпили и закусили. Завтракать стали: паштет с трюфелями съели, бургундское, да настоящее... Цыплята потом с финзербом каким-то съели. Еще что-то. Ели и пили часа два. Выспался потом. Вечером в седьмом часу - обед. Тут уж - ели-ели, пили-пили, даже тошно стало. На другой день у меня такое расстройство желудка сделалось, что страх. Им всем, как они привыкли к господскому харчу, нипочем, а мне беда... Ну, думаю, - умирать, так уж лучше дома, и уехал на другой день домой. Приезжаю на постоялый двор, вхожу и вижу: сидит знакомый дворник Гаврила, толстый, румяный и уписывает ботвинью с луком и селедкой-ратником.
– Хлеб-соль!
– Милости просим.
– Благодарим.
– Садитесь! Петровна, принеси-ка водочки!
– Охотно бы поел, да боюсь.
– А что? Я рассказал Гавриле о своей болезни.
– Это у вас от лёгкой пищи, у вашего родственника пища немецкая, лёгкая - вот и всё. Выпейте-ка водочки да поешьте нашей русской прочной пищи и выздоровеете. Эй, Петровна' Неси барину водки, да ботвиньица подбавь, селедочки покроши.
Я выпил стакан водки, подъел ботвиньи, выпил ещё стакан, поел чего-то крутого, густого, прочного, кажется, каши, выспался отлично - и как рукой сняло. С тех пор вот уже четыре года у меня никогда не было расстройства желудка..."