Провидец Александр Энгельгардт

Антонов Михаил

Ну, а другие проявления заботы власти о крестьянах вызывают подчас лишь усмешку. Ещё со времён Петра I издавались распоряжения о том, чтобы крестьяне часть урожая хранили в общественных складах (магазинах) на случай неурожая. В некоторых губерниях такая мера и вправду оказалась действенной. Но смешно представить, чтобы крестьяне Смоленской губернии (где вёл хозяйство Энгельгардт), которым хлеба не хватало не только до нови, но часто и до Покрова, идущие побираться в "кусочки", часть своего хлеба хранили в общественных складах. Иногда власть предлагала голодающим крестьянам ссуду, с тем, чтобы те возвращали её из будущего урожая, до которого ещё нужно было дожить.

Помогала голодающим и общественность, Лев Толстой, Чехов, Короленко собирали для жертв голода деньги и

сами выезжали в места скопления голодающих. Картины, запечатленные там ими, можно сравнить лишь с ужасами жизни в блокадном Ленинграде, но та блокада была устроена внешним врагом. А в царской России голод повторялся в среднем раз в 8 лет и был во многом обусловлен именно некомпетентностью и корыстным интересом самой власти. Порой "помощь" голодающим со стороны власти заключалась в том, что казаки окружали деревню, где люди умирали от голода, с тем чтобы не дать ещё могущим ходить отправиться в поисках куска хлеба в другую местность, таким образом, скрывались подлинные масштабы бедствия. (Той же цели служило и указание цензурного комитета газетам не употреблять слово "голод", а заменять его другим: "недород".) Устраивались столовые для голодающих, но корреспондент одной из газет на маршруте от Пензы до Дальнего Востока насчитал таких заведений только шесть. Как правило, в местах, где был распространён голод, возникали и эпидемии опасных заразных болезней. Это ещё более увеличивало смертность и расстройство здоровья крестьян вследствие голода.

Особенно страдали во время голода дети. Чтобы семья пережила голод и была следующей весной способна приступить к полевым работам, надо было поддержать в первую очередь главного работника - отца семейства. И часто это приходилось делать в ущерб питанию детей, даже урезая им паёк "пушного" хлеба или его суррогатов. Это было одной из причин чрезвычайно высокой (по сравнению с развитыми странами Западной Европы) детской смертности. Ведь в России считалось голодом, когда не хлеб не уродился, а не уродилась лебеда. Министерство внутренних дел даже рассылало на места инструкции, какие суррогаты (траву, коренья, даже древесную кору и пр.) и в какой пропорции добавлять в муку чтобы не вызвать отравления и других нежелательных последствий для здоровья.

И голодали миллионы крестьян не потому, что в России не было хлеба. Он был, но оказывался недоступным голодающим, даже если его продавали по умеренным ценам: у крестьян вообще не было денег, им могла бы помочь только бесплатная раздача хлеба, но таких благотворителей ни в правительстве, ни в голодающих губерниях не нашлось. Слишком дорог был и перевоз зерна из губерний с его избытком в местности, где его не хватало. Да и железные дороги были забиты, даже экспортные грузы принимались к перевозке "с обожданием на складе".

Но почему же дороги-то не справлялись, ведь это был мирный год, чрезвычайных воинских перевозок не осуществлялось. А нам все уши прожужжали рассказами о небывалых в мире темпах железнодорожного строительства при Александре II и в двух последующих царствованиях. Поскольку Энгельгардт писал только о железных дорогах, служащих для подвоза экспортного хлеба к портам, не касаясь общего состояния железнодорожного транспорта, читатель может не понять причин такой нелепой ситуации, и мне придётся сделать небольшое отступление, чтобы разъяснить истинное положение дел.

Да, статистика была вполне благополучной, протяжённость железных дорог в вёрстах росла из года в года год, а в суть дела правительственные инстанции вникать не стремились, несмотря на тревожные сигналы неподкупных специалистов. Многие железные дороги числились построенными и принятыми в эксплуатацию, но на деле к массовым перевозкам не были готовы.

Особенно это относилось к тем дорогам, которые государство, не имея в тот момент лишних денег, позволило строить частникам, гарантируя им выплату процентов на вложенный капитал, независимо от результатов эксплуатации дорог. Частники строили дороги с грубейшими нарушениями правил и разумных норм сооружения подобных объектов, а на их эксплуатацию тратили минимум средств, всемерно сокращали персонал, обеспечивая лишь видимость заданной пропускной

способности. У них не было стимула совершенствовать работу дороги, потому что гарантированный доход на капитал они всё равно получат. Как это обычно бывает при допущении государством частников к решению государственных задач, частники в результате такого "сотрудничества" (или, как ныне принято говорить, "частно-государственного партнёрства") основательно погрели руки. А казне потом пришлось выкупать втридорога дороги у частников, чтобы ценой больших затрат привести их в мало-мальски приемлемое состояние.

Привлекали к строительству железных дорог и иностранный (преимущественно французский) капитал. Но Франция охотно предоставляла займы на строительство стратегически важных дорог, ведущих к границе с Германией (в ожидании войны, в которой Россия уже рассматривалась как союзник), а также к портам, через которые осуществлялся экспорт хлеба. Но на строительство дорог, которые обеспечили бы экономическое развитие регионов, "глубинки" России, у них денег не находилось, даже на очень выгодных условиях займов: Франция не была заинтересована в появлении на мировой арене ещё одного мощного конкурента. Недаром французские публицисты пугали общественность своей страны: если Россия будет и дальше развиваться уже наблюдаемыми темпами, то она скоро станет гегемоном Европы, хотя это были абсолютно не обоснованные предположения. Иностранный капитал участвовал и в строительстве Транссиба, но, как отмечал выдающийся русский экономист Юлий Жуковский, прежде всего для проникновения как на ещё не освоенные рынки в самой России (Урала, Сибири), так и на рынки Китая, Японии и других стран Юго-Восточной Азии. И скоро к потокам зерна на экспорт из России присоединились потоки сливочного масла, яиц и другого продовольствия из Сибири. Европа была довольна. А в России закрывались традиционные ярмарки с вековой историей (например, Ирбитская), потому что центры торговли перемещались в другие страны.

Русские предприниматели пытались бороться с иностранными компаниями и финансировавшими тех банками, но их средства были несоизмеримы с зарубежными капиталами, да и правительство предпочитало "привлекать иностранные инвестиции" (вследствие чего вскоре более половины экономики России оказалось под контролем капитала стран Запада, включая все ключевые её отрасли). Естественно, и львиная доля прибыли от такого "развития" российской экономики уходила на Запад. Экономика страны "развивалась", а Россия беднела. Темпы роста экономики в России были высокими, но отставание её от Запада по доходу на душу населения не только не сокращалось, а увеличивалось. В такой обстановке русские предприниматели редко оказывались победителями в конкурентной борьбе.

Одним из успешных деятелей на этом поприще был великий русский предприниматель Фёдор Чижов, благодаря своей высокой компетентности и безукоризненной честности пользовавшийся неограниченным доверием как в деловых кругах России, так и за границей. Поскольку по духу и воззрениям он был близок к Энгельгардту, а современным русским читателям почти неизвестен, скажу о нём несколько слов, ограничившись лишь одним аспектом его многогранной деятельности - областью строительства железных дорог и вообще развития путей сообщения России.

Чижов родился в 1811 году в Костроме. Первым его воспитателем был отец, прививший сыну качества истинного христианина, вложил в него твёрдые нравственные устои, научил строго логически мыслить и любить всё доброе и прекрасное, обогатил его ум философскими идеями. Видимо, поэтому Чижова, не изменившего заложенным в детстве принципам, многие современники считали образцом нравственной красоты.

Пройдя нелёгкую школу труда и бедности, он окончил Петербургский университет, потом преподавал в нём математические дисциплины. Но затем в нём пробуждается интерес к искусству, и он посещает Германию, Францию, Италию, а также края южных славян, находившихся под иноземным господством. Вернувшись в Россию, он поселяется в Москве и становится членом кружка славянофилов. Сердце его, как русского человека, болело, когда он видел, что хозяевами многих отраслей экономики России являются иностранцы.