Провидец Александр Энгельгардт
Шрифт:
Но если вы, подготовленный этою агрономическою литературою, поедете в провинцию и, минуя города, где для вас, если вы имеете известность агронома, устроят и заседания, и прения, на которых будут толковать о клеверах, виках и т. п., если, минуя города, вы отправитесь в действительные хозяйства и будете смотреть их не из вагона, то вы будете поражены. Ни плугов, ни скарификаторов, ни альгаусских скотов, ни тучных пажитей и полей, а главное, никакого дохода. Пустыри, пустыри и пустыри, а если где и увидите болтающих господскую землю крестьян, затеснённых недостатком земли, то что же в этом толку? Даже и в более или менее благоустроенных имениях, даже и в них, если нет посторонних доходов, всё держится только на необыкновенной,
Да, действительность всюду окажется не тою, какою можно её себе представить, читая отчёты наших агрономических обществ, состоящих из культурных чиновников. Всюду ложь, фальшь - бессознательная, конечно, - такая же фальшь, как интерес каких-нибудь сибирских инородцев к классическому образованию. Кто же заседает в этих учёных обществах?
– культурные чиновники, которые никаким хозяйством не занимаются и настоящего положения вещей не знают. Кто пишет отчёты, статьи? Кто преет (выступает в прениях)? Опять те же чиновники. А если попадёт в столице в "собрание хозяев" какой-нибудь "Прокоп" из провинции, который знает действительное положение дел, так и тот, по пословице, "с волками жить - по волчьи выть", начинает вторить - мастера мы на это удивительные, именно мастера вторить, - втягивается в общую ложь и врёт, врёт, врёт. И плуги-то у нас гогенгеймские, и скоты симментальские, и вику-то мы сеем, и табак-то мы разводим, и, соревнуя о народном образовании, "хозяйственные беседы" для народа на земский счёт издаем. Чудеса разведёт.
А тут получаешь газету и читаешь: "Вязьма" (корреспонденция "Нового времени"). В настоящее время в руках у следователя находится баснословное дело: "об организованной шайке шулеров и игре краплёными картами в вяземском собрании сельских хозяев". Вот тебе и на! Вот уж прискорбное явление, такое прискорбное!
Итак, с одной стороны, "мужик", хозяйство которого не может подняться от недостатка земли, а главное, от разъединённости хозяйственных действий членов общин; с другой стороны, ничего около земли не понимающий "пан", в хозяйстве которого другой стеснённый мужик попусту болтает землю".
Энгельгардт бичует оторванных от народа интеллигентов, обосновавшихся в разных сферах сельской жизни, в частности, в медицине:
"В Петербурге сколько раз мне случалось встречать, например, молодых докторов, которые, прослужив несколько времени где-нибудь в земстве, возвращались вспять, потому что находили свою медицинскую деятельность среди народа бесполезною. "Какую медицинскую помощь можно оказать народу, когда ему нечего есть?" и т. п., говорили они.
Тогда я верил этому, но теперь, прожив пять лет в деревне, я вижу, каким бы благодетелем для крестьян мог быть гуманный, трудолюбивый доктор. Если бы какой-нибудь молодой доктор, умеющий сам приготовлять лекарство и делать операции, простой, гуманный, вроде тех типов, какие нам изобразили гуманные романисты сороковых годов, поселился у меня в Батищеве, то я заверяю, что у него не хватило бы 24 часов в день времени для оказания пособия всем страждущим, которые будут к нему обращаться. Не говоря уже о непосредственной медицинской помощи (одного можно спасти, отпилив ему вовремя ногу, там можно спасти целое поколение, заметив вовремя, что избу для уничтожения тараканов прокурили мышьяком, какое огромное благодеяние страждущим мог бы оказать гуманный доктор, заслуживший доверие своими нравственными утешениями! Какое громадное образовательное влияние имел бы такой человек!
Конечно, нужно быть для этого прежде всего человеком дела. Мне как-то раз случилось на одном земском собрании слушать отчёт земского доктора, в котором он очень красноречиво указывал на недостатки местной больницы, причем, между прочим, сообщил, что в больнице очень много клопов, которые страшно беспокоят больных и это особенно вредно для нервных больных. Господи ты Боже мой! Клопы едят больных, а доктор вместо
Глава 14. КАК РОССИЯ "КОРМИЛА ЕВРОПУ"
Один из самых распространенных мифов наших дней заключается в том, будто сельское хозяйство пореформенной России переживало необыкновенный расцвет, и это позволило нашей стране резко увеличить экспорт зерна, она стала главной кормилицей Европы. При этом молчаливо предполагается, что уж сами-то русские люди, тем более крестьяне, были сыты, одеты и обуты как нельзя лучше. Немало появилось и публикаций о "России, которую мы потеряли" и в которой омары и жирные остендские устрицы в ресторанах стоили так дёшево. Письма А. Н. Энгельгардта опровергают и эту радужную картину.
Да, Россия экспортировала много зерна, но было ли это свидетельством избытка сельскохозяйственной продукции, или же и тогда уже проводилась политика "недоедим - а вывезем!"? (Этой звонкой фразой прославился министр финансов России И.А. Вышнеградский.) Судите сами:
"С весны прошлого года газеты оповестили, что за границей не надеются на хороший урожай, что немцу много нужно прикупить хлеба, что требование на хлеб будет большое. Все радовались, что у немца неурожай... Да и как не радоваться, вывоз увеличится, денег к нам прибудет пропасть, кредитный рубль подымется в цене.
Действительно, хлеб стал дорожать, вывоз увеличился, прошлую осень цены на хлеб поднялись выше весенних, хлеб пошёл за границу шибко, всё везут да везут, едва успевают намолачивать. К зиме рожь поднялась у нас с 6 рублей на 9. Но так как урожай третьего года был очень хороший, прошлого года изрядный, картофель, яровое и травы уродились хорошо, зимние заработки были порядочные, то и нынешней весной, несмотря на высокую цену хлеба - хотя это были только цветочки!
– скот всё еще не падал в цене, мужик был дорог и на лето не закабалялся. А хлеб всё везут да везут и всё мимо, к немцу. Но вот стали доходить слухи, что там-то хлеб плох, там-то жук поел, там саранча, там муха, там выгорело, там отмокло - неурожай, голод! И у нас тоже ржи оказался недород, яровое плохо, травы из рук вон, сена назапасили мало, уборка хлеба плохая. А старого хлеба нет - к немцу ушёл.
Начали молотить, отсеялись. "Новь" - самое дешёвое время для хлеба, а хлеб не то чтобы дешеветь, всё дорожает, быстро поднялся до неслыханной цены - 12 рублей за четверть ржи в "новь". Ржаная мука поднялась до 1 рубля 60 копеек за пуд. А тут ещё корму умаление - скот стал дешеветь, говядина 1 рубль 50 копеек за пуд, дешевле ржаной муки. Нет хлеба - ешь говядину.
Вот вам и неурожай у немца! Вот и требование сильное! Вот и цены большие! Вот и много денег от немца забрали! Радуйтесь!"
Энгельгардт хорошо понимал, кто именно вывозил хлеб за границу:
"Конечно, мужики хлеба не продавали. У мужика не только нет лишнего хлеба на продажу, но и для себя не хватит, а если у кого из богачей и есть излишек, так и он притулился, ждёт, что будет дальше. Хлеб продавали паны, но много ли из этих денег разошлось внутри, потрачено на хозяйство, на дело. Мужик продаст хлеба, так он деньги тут же на хозяйство потратит. А пан продаст хлеб и деньги тут же за море переведёт, потому что пан пьёт вино заморское, любит бабу заморскую, носит шелки заморские и магарыч (процент) за долги платит за море. Хлеб ушёл за море, а теперь кусать нечего. Хорошо, как своим хлебом, хоть и пушным, перебьёмся, а как совсем его не хватит и придётся его у немца в долг брать! Купить-то ведь не на что. А в Поволжье народ, слышно, с голоду пухнуть зачал".