Провидец
Шрифт:
– Бр-р!
– с отвращением вырвалось у статского советника - Не особенно приятное помещение. И если принять еще во внимание, что нам придется пробыть здесь несколько часов, а то и весь день.
– Как?
– в ужасе вымолвил я, - Здесь? В этом аду? Но для чего, Ваше высокородие? Что мы будем тут делать?
– Смотреть и наблюдать, - невозмутимо ответил он, - Видите ли, голубчик, несколько раз в моей практике приходилось убеждаться, что какая-то таинственная, непреодолимая сила влечет убийц поглядеть на свои жертвы. Будем уповать на это.
– Вот оно что, –
– И где же мы будем наблюдать? Откуда?
– А вот из этих гробов мы устроим великолепное прикрытие, откуда нам будет все видно и слышно.
Купцов закурил папиросу и стал отчаянно ею дымить. Я же не отнимал от лица платка, надушенного сильными духами, с ароматом сирени.Однако, эти меры с трудом заглушали до ужаса резкий трупный запах.
Пока Купцов сооружал нечто вроде высокой баррикады из гробов, я, совершенно не каясь, с содроганием глядел на покатые столы мертвецкой. Это было страшное зрелище. Рядом, близко друг к другу, лежало десять голых трупов без голов. Все это были сильные, здоровые тела мужчин, страшно обезображенные предсмертными страданиями. Так, у одного трупа были скорчены руки и ноги чуть не в дугу, у другого - пятки были прижаты почти к спине. Рядом же лежали десять отрезанных голов. Эти головы были еще ужаснее трупов. Точно головы безумного царя Ииуйи, в которые он играл, как в бирюльки. У большинства глаза были закрыты, но у некоторых открыты, и в них застыло выражение смертельного ужаса и смертельных мук. Была у этих смертей такая особенность, что обезглавлены они были одним способом: сначала нож втыкался острием в сонную артерию, а затем сильным и ловким движением производился дьявольский «кружный пояс», благодаря которому голова отделялась от туловища.
Тусклый, хмурый свет из высокого оконца покойницкой падал на эту страшную груду мертвых тел.
– Ну, Николай Александрович, пора. Пожалуйте сюда, голубчик, - пригласил меня Купцов.
Я был безмерно был рад спрятаться даже за такое мрачное «прикрытие», лишь бы только не видеть этого зрелища.
По условному знаку в мертвецкую стали по одному впускать посетителей. Кого тут только не было, в этой пестрой, непрерывно тянущейся ленте публики. Это был живой, крайне разнообразный калейдоскоп столичных типов. Начиная от нищенки и кончая расфранченными барыньками, любительницами, очевидно, сильных ощущений; начиная от последних простолюдинов и кончая денди в блестящих цилиндрах.
Они входили и почти все без исключения в ужасе отшатывались назад, особенно в первый момент. «Господи!», - в страхе шептали ветхие старушки, творя молитвы и крестя себя дрожащей рукой.
Были и такие посетители обоего пола, которые с громким криком страха сию же секунду вылетали обратно, даже хорошенько еще ничего не разглядев.
С двумя дамами сделалось дурно: с одной - истерика, с другой - обморок. Их обеих подхватил и вывел сторож.
– И чего, дуры, лезут?
– недовольно ворчал Фёдор Михайлович.
Следом в мертвецкую вошел какой-то хмурый, понурый мещанин. Он истово перекрестился и только собрался начать лицезрение этой леденящей душу картины, как вдруг я, наступив
– Спасите! Спасите, Христа ради! Покойники летят, покойники!
Я быстро, еле удерживаясь от хохота, вскочил и пристроился, как и прежде.
– Это черт знает что такое, Николай Александрович!
– начал Купцов шепотом строго распекать меня, хотя я отлично видел, что губы его трясутся от сдерживаемого смеха, - Эдак ты нам все дело можешь испортить...
Продолжать шепот было невозможно оттого, что в это царство ужаса вошла новая посетительница.
Меня несколько удивило то обстоятельство, что, войдя, она не перекрестилась, как делали это все, а без тени страха и какого - либо смущения решительно подошла к трупам и головам.
Она стояла к нам вполоборота, так что мне был виден профиль ее лица. Этот профиль был поразительно красив, как красива была и вся её роскошная фигура с высокой грудью. Среднего роста, одета она была в щегольской драповый полудипломат, в белом шелковом платке на голове.
Барышня несколько секунд простояла молча, не сводя взора с трупов, потом вдруг быстрым движением схватила одну из голов и приставила к обезглавленному туловищу. Следом, через несколько секунд она так же быстро сдернула мертвую голову и, положив ее на прежнее место, пошла к выходу.
Лишь только успела она перешагнуть порог, как Купцов быстрее молнии выскочил из своей мрачной засады, бросился к двери и закрыл ее на задвижку.
– Скорее, Николай Александрович, помогите мне расставить гробы на их прежнее место.
Я стал помогать ему.
– Ну, а теперь быстро в путь!
Он высоко поднял воротник полушубка, так что лицо его не стало видно, и, отдернув задвижку, вышел из покойницкой.
Купцов быстро шел больничным двором, направляясь к воротам. Я еле поспевал за ним. Впереди мелькал белый платок.
– Чуть-чуть потише, - шепнул он мне.
Когда платок скрылся в воротах, мы опять прибавили шагу и вскоре вышли на тротуар Третьего Проспекта.
Тут на углу больничного здания, стояла наша женщина рядом с высоким, дюжим парнем в кожаной куртке и высокой барашковой шапке. Они о чем - то оживленно и тихо говорили.
Когда мы поравнялись с ними, женщина пристально и долго поглядела на нас.
Потом, быстро подозвав ехавшего извозчика, они скоро скрылись из наших глаз.
– Ну, и мы отправимся восвояси, - спокойно проговорил Фёдор Михайлович.
***
Уже под вечер, наскоро отужинав, стояли мы обряженные в ужасные отребья. Купцов протянул мне серебряный портсигар.
– Эту вещь ты будешь продавать в «Хрустальном дворце», если понадобится.
– Где?
– удивился я.
– Увидишь, - лаконично бросил он.
И вскоре действительно я увидел этот «великолепный» дворец.
В одном из флигелей большого дома в Тарасовом переулке третьего кольца, внизу в подвальном этаже висела крохотная грязная вывеска – «Закусочная».