Провидец
Шрифт:
Я обошел дом. В нем было два хода - крыльца: переднее, выходящее на улицу, и заднее, выходящее на поле. Очевидно, дом разделен на две половины: в одной обитает сам Зубков, в другой – наш душегуб.
Объяснив шепотом мой план полицейским, троих из которых я послал охранять задний выход дома, я, вместе с Лыковым, смело подошел к двери, и громко, что было силы, ударил по нему кулаком.
– Егор Трофимович, ты штоль? – послышалось из дому.
– Отворяй!
– скорее промычал, чем сказал, я, боясь выдать незнакомый голос.
С протяжным визгом отодвинулся дверной засов. Дверь распахнулась,
Прежде чем он успел, как говорится, моргнуть, Лыков ткнул ему в живот дубинку, шибанув электрическим разрядом. Бедолагу затрясло с ног до головы и он шлепнулся на пол.
– Вяжи его, а главное, заткни ему рот, чтобы он не мог кричать, - приказал я рыжему, подняв лампу.
Соблюдая осторожность, вошёл я в дом: кое - какая убогая мебель, столы, стулья, огромная печь. По стенам несколько больших сундуков и ларей. Сейчас же, окинув все это быстрым взглядом, вышел в сени. Дома никого более не оказалось.
Никогда не случалось мне бывать в столь удивительной обстановке: в темной комнате на полу лежит связанный человек, с заткнутым ртом, я сижу на стуле, окруженный пятью полицейскими. Вокруг нас ночь - темная и безмолвная.
– Ежели ты, любезный, попробуешь кричать, - обратился я к Зубкову, - я тебя застрелю, как подлого зверя. Понял? Ну, теперь говори: где Селиванов?!
– Не могу знать, – испуганно замотал он головой.
– Слушай, Зубков, – смягчился я, - обещаю тебе, что употреблю все усилия к облегчению твоей участи, ежели ты укажешь, где схватить этого Егора.
Тот подумал немного, осмелился и с бешенством выдал:
– Сукин сын он! Этот Егор ваш! Полюбовницу мою отбил насильно. Отомщу я ему теперь! Слушай, Ваше благородие, тут на тракте, неподалеку от Петербурга, трактир стоит «Александрия». Там он сегодня с Грушкой моей хороводится. Издевался надо мной утром, смеялся, не придёт дескать сегодня, занят шибко будет. Сукин сын! Только не один он там. Из Петербурга какая – то братия к нему заезжала. Сколько рыл не ведаю. Двоих уж точно видал.
Дело усложнялось, однако решимость наша была непоколебима. Для надежности дела мы произвели скорый обыск дома, не отыскав ничего подозрительного.
Я подал условный свист, и к дому подкатили наши две тройки. Как только все погрузились, понеслись вскачь.
Не доезжая до Петербурга, у трактира «Александрия» Зубков мне шепнул:
– Здесь он...
Оцепив трактир, я стал громко стучаться.
– Что надо?
– Полиция! Отворяй, именем закона!
За дверьми послышался переполох.
– Выноси дверь! – скомандовал я.
Ворвавшись внутрь, наш отряд встретил отчаянное сопротивление. Тут же в нашу сторону полетела всякого рода утварь и началась форменная свалка.
Под гомон крепкой брани, я глубоко нырнул под летящий в мою голову стул и сходу подхватил под ноги долговязого мужичка; оторвал его от пола и бросил спиной на хрупкий стол, который с треском развалился под нашим весом. Пока негодяй не оклемался, схватил его за шею и рассадил кулаком нос. В локте от меня вдребезги разлетелась тарелка. Тут чьи-то лапища ухватили меня за грудки, подняли в воздух, как пушинку, и с силой приложили
Не без труда я поднялся, уперевшись на лавку, и огляделся вокруг. В трактире царил ужасный беспорядок: мебель вся перевернута, на полу, запачканном пятнами крови, лежат осколки битой посуды и несколько бесчувственных тел; половые с лавочником схоронились под стойкой, а мои хлопчики связывали оставшихся негодяев. Всё было кончено.
Селиванова, как оказалось, взяли на улице, когда тот выпрыгнув с окна второго этажа, в одном нижнем белье и ножом в зубах, пытался скрыться от правосудия. Когда его нагнали, тот стал яростно отбиваться, выкрикивая проклятья. В ходе задержания один полицейский был ранен ножом в руку, другой - в голову. Однако, этого змея сумели скрутить и усмирить дубинками. Теперь же его, связанного по рукам, держали двое крепких полицейских.
Трудно передать словами радость, бушевавшую в моей груди. Оттого, несмотря на боль во всём бренном теле, я доковылял до Селиванова и спросил:
– Ну что, Егорушка, добегался?
В ответ я был послан туда, откуда жизнь берёт своё начало. Когда я улыбнулся и зашагал прочь, с намерением допросить остальных участников, меня вдруг посетило видение: Селиванов резко дернулся, освободив руки; в одно мгновение он выхватил из кобуры табельный пистолет полицейского и выстрелил мне в затылок, являя миру содержимое человеческой головы ...
Я бросился в сторону. Тотчас грохнул выстрел. Один из связанных злодеев рухнул на землю – волею судьбы, пуля угодила ему в лицо. Селиванова тут же оглушили и намертво связали крепкими веревками.
Хоть моё бедное сердце пыталось выскочить из груди, я все же дал указания обыскать комнату, что занимал Селиванов, и готовиться к возвращению в Новый Петроград. Как телят, стали сваливать бравые полицейские разбойников в широкие вместительные тройки. При обыске, во внутреннем кармане жилетки Селиванова, нашлась короткая записка следующего содержания: «Первого на Охотском кладбище. В полночь».
Это уже сегодня! Сам не поспею. Я немедленно разыскал телефонный аппарат и доложил всё под запись дежурному, указав на чрезвычайную срочность, и бросил трубку. Теперича от меня ничего более уже не зависит. Дело остается за Фёдором Михайловичем. Мне же предстоит в целости и сохранности доставить схваченных негодяев в Новый Петроград.
***
Когда мы въехали в город, было уже светло. Ранние пешеходы с удивлением останавливались и глядели вслед бешено мчавшему от вокзала служебному паровику, битком набитым людьми в невообразимых одеяниях и даже почти без одеяния.