Провидица

Цыпленкова Юлия Валерьевна

— А Волчьему братству и иже с ними мы положим конец, — негромко произнес он и склонил голову перед очередным отцом-служителем.

Редкие стычки, которые все же случались, заканчивались быстро, особо не принеся потерь княжеской рати, как и противнику, огрызавшемуся больше для очистки совести, чем из желания остановить мятежника ценой своей жизни. Слишком красноречивы были вести, заполнившие Валимар, слишком многие встали на сторону князя Корвеля, и умирать за уже проигравшего короля никто не хотел. К тому же, кому, как не его вассалам было знать, что хозяин Удела Тарваль больше заботится о своем благополучии, чем о благе своих вассалов и их

крестьян. Подать, которой он обложил подданных, была велика, и с каждым годом становилась все больше.

Когда до Фасгерда осталось два дня пути, тайная рать Верховного отца-служителя перестала быть тайной. Городская стража, оставленная для охраны столицы, вступила с фанатиками в бой, но быстро сдалась, как и лассы, пытавшиеся противостоять взбунтовавшейся черни. И когда князь подъехал к столице, ее ворота оказались открыты, народ встречал его громкими криками ликования, а городская знать склонила головы. Только вот желанная цель так и не была достигнута.

Гален опоздал на четыре дня, и дворец оказался пуст. Воробышка посадили в клетку и увезли навстречу с теми, кто еще оставался верен правящему монарху. Всего четыре дня… Однако успокаивало то, что Кати жива и здорова. Стражники, охранявшие ее в подземелье, рассказали Корвелю и коротком допросе, когда король так и не коснулся ее, благодаря примчавшемуся Фольгеру и отвлекшего венценосца спешным донесением. Страж говорил, что еще никогда не видел советника таким… таким отчаянным.

Корвель, слушая его, отчетливо скрипнул зубами, но задавил порыв ревности в зародыше. Главное, что Змей смог оправдать его чаяния, и лаиссе Альвран не причинили вреда. Ошейник и цепь вновь разозлили Корвеля, но вид кровати, добротного стола, подсвечника и таз для умываний смягчили гнев, мужчина отдал должное советнику, он заботился о Катиль, как мог. Даже обнаглел настолько, что измором взял Сеймунда, и лаиссу перевели в покои. Нет, неприятие и презрение к Фольгеру никуда не делись, да и душевные устремления советника вовсе не добавляли ему симпатии в глазах князя, но вся злость Галена предназначалась только одному человеку — Сеймунду Тарвалю.

Вновь пуститься в погоню Гален не мог, теперь ему предстояло дождаться подхода своего войска, и лишь тогда он мог двинуться дальше. И хоть желание догнать короля и его рать было велико, но знание, что ему придется толкнуть своих людей в бой с превосходящим их войском, сдержало порыв, и князь набрался терпения.

— Милости Святых, господин, — посланник Верховного отца-служителя уже ждал его.

— И вам милости, отец, — кивнул ему Корвель. — В добром ли здравии, наш Верховный служитель?

— В добрейшем, — склонил голову посланник, — и шлет вам свое благословение и пожелание скорейшего окончания этой освободительной войны от слуги Нечистого.

— Передайте Верховному отцу мою благодарность, — произнес князь, садясь за стол. — Потрапезничайте со мной, отец.

Он широким жестом указал на стол, но посланник вежливо отказался и передал свиток. Корвель сломал печать и раскрыл послание. Верховный отец-служитель распылялся в славословии, поздравлял с успешным взятием главного города Валимара и предлагал провести коронацию уже сейчас, объявив Сеймунда преступником. Гален усмехнулся.

— Спешит Верховный, — произнес он вслух. — Нет, я не стану уподобляться Тарвалю. Как только жизнь покинет его тело, и состоится Большой Совет, тогда я взойду по ступеням Первого Дома Святых. Все должно быть законно, не нарушая правил. Так мы избежим будущих волнений.

Посланник

склонил голову, признавая правоту князя. Впрочем, кто он такой, чтобы вмешиваться в беседу Верховного и будущего короля? Написав ответ, князь вручил посланнику свиток и, дождавшись, когда за ним закроется дверь, приступил к вечерней трапезе. Времени это заняло мало, все та же усталость и переживания не прибавляли аппетита. Хотелось скорей покончить с делами и вернуться на ложе, чтобы провалиться в сон, вдыхая слабый запах цветов, напоминавший, что обитательница покоев жила здесь еще совсем недавно.

Лассы собрались в большом тронном зале, туда же прошел и князь. Он неспешно двинулся между рядов склонившей головы знати, поднялся по ступеням на возвышение, где стоял трон, но не сел в него. Это кресло пока не принадлежало князю и занимать его было преждевременно. Перед возвышением стоял отец Бальдур со Священной Книгой Святых в одной руке, и золотым кругом в другой.

— Можно приступать, — произнес Корвель.

Служитель открыл книгу и кивнул благородным лассам. Немного помявшись, вперед вышел первый. Он встал на одно колено, положил руку на раскрытые страницы Священной Книги и произнес клятву верности, повторяя ее слово в слово за отцом Бальдуром. Остальные невольно переглянулись, слова клятвы были новыми. Она напоминала старую вассальную присягу, но все-таки форма была изменена. Теперь они присягали не хозяину удела, которым вскоре должен был стать Гален Корвель, клятва давалась единому властителю Валимара, до вступления на трон, но имевшая силу и после. И наказание за клятвоотступничество теперь была не только кара Святых, но казнь и лишение дворянского звания у всего рода, как и отъем имущества. Однако деваться было некуда, и собравшиеся лассы, сменяя один другого, вставали на колени и клялись Галену Корвелю в вечной преданности.

Подобный ритуал прошли уже все, кто склонился перед князем, вольно или невольно. Гудваль, сейчас стоявший во главе рати Корвеля и имевший грамоту, утверждавшую его в правах доверенного князя, так же продолжал опутывать клятвами сдавшихся лассов и их воинов.

— Наконец-то, — выдохнул отец Бальдур, когда последний ласс проговорил последние слова обета верности, приложился губами к знаку Святых и покинул тронный зал. — Сейчас бы испить кубок доброго хмельного напитка, — с намеком произнес служитель.

— Терпи, — ответил ему князь. — Когда все будет окончено, удалишься от людей и предашься греху возлияния. Сейчас же мне ненужно, чтобы мой служитель ползал по дворцу на карачках и лапал женщин за коленки.

— Напраслину возводишь на безвинную голову, — оскорбился отец Бальдур, захлопывая Книгу. — Святые будут недовольны жестокосердием…

— Святые будут недовольны, когда их служитель начнет орать дурным голосом: «Покайтесь!», — отчеканил Гален и сошел вниз. — Не зли меня, Бальдур.

— Как пожелает мой господин, — тяжко вздохнул служитель. — Однако же…

— Святые говорят устами своего избранника, — подмигнул ему Корвель и направился к дверям.

— Научил на свою голову, — проворчал Бальдур и последовал за князем, продолжая бурчать. — Больше ни одной умной мысли не выскажу, дабы они после против меня же не обернулись. Пошлите, Святые, мне кротости и смирения, ибо обижен я злонамеренно и не по праву, а лишь по недомыслию и несправедливому оговору…

— Отец, не ворчи. Как все закончится, я тебе бочку лучшего напитка подарю, — усмехнулся Корвель, первым покидая тронный зал.