Провинциал, о котором заговорил Париж
Шрифт:
— Вот в этом я нисколечко не сомневаюсь…
— Прекрасно. Итак… Право же, я готова отправиться в Пале-Кардиналь и убедить монсеньёра выслать вас из Парижа в Беарн. С запрещением возвращаться назад под страхом самых суровых мер — что в устах его высокопреосвященства никогда не звучало пустой угрозой. Если нет другого способа вас спасти от вас же самого — что ж, пусть будет так… Я самолично напишу вашим родителям, изложу причины, по которым вы были высланы из Парижа…
— О сударыня! — вырвалось прямо-таки стоном
— Мирей, ему всего восемнадцать… — тихо осмелился вставить слово капитан де Кавуа. — Он еще может исправиться…
— Ну что же, попытаемся, как истинные христиане, дать еще одну возможность покаявшемуся грешнику… — самую чуточку ласковее сказала госпожа де Кавуа. — Д'Артаньян, если вы обманете мои ожидания, я буду беспощадна. По-настоящему. Все, что я вам обещала, будет пущено в ход, и даже более. Людей, не оправдавших доверия, не стоит и щадить… Вы готовы следовать моим указаниям?
— Всецело.
— Вы немедленно развяжетесь с Луизой Бриквиль.
— Клянусь.
— И нынче же днем съедете оттуда.
— Обещаю.
— Отныне вы незнакомы с Пишегрю и его шайкой…
— Уже незнаком.
— И не станете связываться с им подобными.
— Обещаю.
— Вы будете играть только в достойной компании… а месяц-другой, пока все не забудется, лучше вообще не играть.
— Клянусь.
— Вы будете посещать бордели… ну, скажем, не чаще раза в неделю — а месяц-другой вообще не будете туда ходить.
— Я уже забыл туда дорогу… — сказал д'Артаньян. И воскликнул с ужасом: — Надеюсь, вы не собираетесь запретить мне драться на дуэли с королевскими мушкетерами?
— Пожалуй, это вам можно разрешить, — подумав, сказала госпожа де Кавуа. — Но соблюдайте при этом должную осторожность…
— Клянусь, — сказал д'Артаньян, с радостью отметивший, что понятие «должная осторожность» — чересчур расплывчатое и лишено четких формулировок.
— Ну вот, мы вроде бы ничего не упустили… — задумчиво подвела итог госпожа де Кавуа.
Д'Артаньян ничуть не удивился бы, заставь она его в завершение прочитать изрядное количество «Pater Nocter» и «Ave Maria» [17] , наложив форменную епитимью, — но госпожа де Кавуа при всей своей суровости все же не зашла настолько далеко, чтобы присваивать себе права и прерогативы духовного лица. Спасибо судьбе и на том…
— Оноре! — громко позвала госпожа де Кавуа.
С похвальной быстротой появился почтенный седой дворецкий и выжидательно поклонился.
17
Данные молитвы (соответствующие православным «Отче наш» и «Богородице, Дево, радуйся») должен был определенное количество раз прочитать кающийся грешник согласно наложенной на него исповедником епитимье (покаянию).
— Оноре, — не мешкая, сказала хозяйка. — Вы подобрали господину д'Артаньяну подходящие
— Разумеется, мадам… Жак и Анри с утра обходили прилегающие кварталы… — Он достал из-за обшлага камзола листы бумаги и близоруко поднес к глазам. — Улица Ла Арп, неподалеку от Сорбонны…
— Это не подходит, — сказала госпожа де Кавуа. — Тамошние студенты — не самая лучшая компания для молодого человека в подобных обстоятельствах.
— Возле отеля Люин…
— Там очень уж близко игорный дом.
— Улица Сен-Жак, восемнадцать, неплохие комнаты…
— Кто хозяева? И кто там еще живет?
— Нотариус с супругой и дочкой девятнадцати лет…
— С дочкой? — насторожилась госпожа де Кавуа. — Девятнадцати лет? Нет, и это не годится… Неужели все?
— Есть еще улица Могильщиков, одиннадцать. Владелец — почтенных лет галантерейщик, его жена служит кастеляншей в гардеробе королевы… Дочки нет, у них вообще нет детей…
— Кастелянша в гардеробе королевы… — задумчиво повторила госпожа де Кавуа. — Наверняка пожилая особа… Что ж, это, пожалуй что, нам подходит… Вы слышите, д'Артаньян?
— Разумеется.
— Вы все поняли? Нынче же днем вы переберетесь на улицу Могильщиков, в дом номер одиннадцать, к… Как там его зовут, вашего галантерейщика, Оноре?
— Бонасье, — без запинки ответил дворецкий. — Его зовут Бонасье.
— До чего плебейская фамилия… — сказала госпожа де Кавуа. — Однако это не имеет никакого значения. Так даже лучше. Уж наверняка почтенная пожилая кастелянша королевы не станет для вас, милейший д'Артаньян, очередным подводным камнем…
— Ну разумеется! — с готовностью ответил гасконец, сразу же представивший себе старуху ханжеского вида, с четками в руках, высохшую и неприветливую.
— В таком случае, отправляйтесь перевозить вещи.
— Непременно…
— Что же вы топчетесь?
Д'Артаньян, в тщетных попытках оттянуть неизбежное, столь решительные перемены в жизни, крутой поворот в судьбе, осмелился даже не на робкий протест, а на почтительное замечание:
— Название улицы, дорогая госпожа де Кавуа, очень уж мрачное и — угнетающее…
— Ничего, вам не повредит, — безапелляционно сказала госпожа де Кавуа. — Живут же люди даже на улице Дыбы — и не слышно что-то, чтобы это оказалось для них каким-то зловещим предзнаменованием. Есть вот, кстати, старинное поверье: тот, кто поселится рядом с кладбищем, будет жить долго и счастливо.
— У нас в Беарне нет такого поверья…
— А в Париже есть. Постойте-постойте… — у госпожи де Кавуа был вид человека, внезапно озаренного великолепной идеей. — Может быть, вы и правы… В том смысле… А почему бы не поселить вас у нас в доме, любезный д'Артаньян? Уж тогда вы будете у меня на глазах, и я смогу как следует заняться вашим воспитанием. У меня на шее — шесть детей, орава бестолковых слуг, которыми постоянно нужно руководить, да вдобавок любимый муж — но я чувствую в себе достаточно сил и умения, чтобы заняться еще и вами…