Провинциал, о котором заговорил Париж
Шрифт:
— Ты полагаешь? — спросил д'Артаньян.
Не раздумывая нисколечко, он оставил письмо на столе и вышел в соседнюю комнату. Планше, разумеется, почудилось — шпага как ни в чем не бывало висела на своем законном месте, но д'Артаньян все равно оставался в комнате на время, достаточное кающемуся для того, чтобы прочитать «Патер ностер» не менее полудюжины раз.
— Ах, что я наделал! — огорченно воскликнул Планше.
Услышав это сквозь приотворенную дверь, д'Артаньян вернулся в комнату, где его слуга сидел за столом и, держа перед глазами распечатанное письмо, совершенно не замечая присутствия хозяина, громко и внятно читал его вслух…
— Любезный Арамис! — старательно произносил Планше. — Ваши отчаянные и цветистые письма, писанные столь великолепным слогом, вызванные столь неподдельными чувствами, не могли в конце концов не произвести впечатления на бедную глупышку, чье сердце дрогнуло и растаяло, как воск на солнце. Шевалье, я готова ответить на высказанные вами чувства так, что это, быть может, придется вам по душе. Мало того, мне рассказали о вашем твердом стремлении сыграть роль в известном деле. Надеюсь, вы не станете упрекать легкомысленную особу вроде меня за то, что она намеревается одним выстрелом убить двух зайцев? Если нет — приходите сегодня вечером на улицу Вожирар, дом семьдесят пять, и, когда башенные часы пробьют девять, постучитесь. Вас будут ждать, и мы наконец-то увидим друг друга после столь долгой заочной переписки. Мари.
— Черт возьми, что это ты делаешь, бездельник? — воскликнул д'Артаньян, когда Планше, закончив читать, свернул письмо первоначальным образом.
— Ах, это вы, сударь? Мне, право, очень неловко, что я позволил себе подобную вольность, но любопытство было сильнее меня, и я как-то нечаянно, неожиданно для самого себя, распечатал это самое письмецо… Каюсь, каюсь! Можете задать мне нешуточную выволочку! Но я, в конце концов, не дворянин, откуда мне знать правила чести…
— Когда-нибудь, мошенник ты этакий, я тебя обязательно выдеру, если ты еще раз позволишь себе нечто подобное, — со всей потребной для данного случая суровостью ответствовал д'Артаньян. — Твое счастье, плут, что сейчас мне некогда… Скажи лучше, как ты собираешься исправить свой проступок? Нужно же привести конверт в первоначальный вид…
— Будьте спокойны, сударь, приведу! — без тени смущения воскликнул Планше. — В Ниме я водил дружбу с одним выжигой, полицейским писцом, он меня и научил, как можно вскрыть конверт, не повредив печати, а потом аккуратненько прилепить печать, словно так всегда и было… Вашей милости, благородному дворянину, совершенно незачем знать эти пошлые и вульгарные полицейские штучки, но, заверяю вас, совсем скоро письмо будет выглядеть так, словно его и не касалась посторонняя рука…
Минут через пять д'Артаньян убедился, что Планше не соврал: черт его знает, как он это проделал, но сургучная печать красовалась на прежнем месте, словно ее не касались с тех пор, как отправитель запечатал конверт.
— Твое счастье, мошенник, что ты так мастерски исправил ошибку, — сказал д'Артаньян сурово. — Подумать только: какой-то слуга осмелился вскрыть письмо, предназначенное благородному мушкетеру короля! Молчи об этом, как рыба, чтобы не нанести ущерба мне или себе… Понял?
— Будьте спокойны, сударь!
— Прохвост! — в сердцах воскликнул д'Артаньян. — Видеть тебя не могу! Отправляйся со двора до вечера… постой, вот тебе пара ливров, можешь завернуть в кабачок…
Оставшись один, он попытался было читать «Декамерон» далее, но мысли — и взгляд тоже — то и дело возвращались к лежащему на столе письму.
Д'Артаньян, как известно, был чертовски любопытен. Он хорошо помнил, что речь в письме шла не об одном только любовном свидании — туманные упоминания об «известном деле», несомненно, касались каких-то интриг…
Его безудержная гасконская фантазия вновь напоминала лесной пожар — благо ситуация опять-таки не была предусмотрена теми клятвами, что он вынужден был дать госпоже де Кавуа. Недельное прозябание в скучнейшем квартале буржуа, полное воздержание от всех прежних забав, будоражили и ум, и чувства…
Но что тут можно было поделать? Для него не было места во всей этой загадочной игре…
Не было?
Но ведь недостойно дворянской чести…
А кто сказал, что недостойно?
Ох, нехорошо…
Но чем это отличается от обычной проказы?
Так ничего и не решив для себя, он увидел в окно очаровательную Констанцию Бонасье, чинно шагавшую под руку с законным супругом, — вот уж поистине красавица и чудовище…
Это была очаровательная женщина лет двадцати пяти, темноволосая, с голубыми глазами, чуть-чуть вздернутым носиком, чудесными зубками и мраморно-белой кожей. Что же до г-на Бонасье… своей унылой персоною он мог бы заинтересовать, по глубочайшему убеждению д'Артаньяна, лишь ваятеля, искавшего модель для новых скульптур вроде тех, что украшали кровлю собора Парижской Богоматери…
С тягостным вздохом д'Артаньян взял со стола выглядевшее совершенно ненарушенным письмо и торопливо пустился вниз, вышел из дома, столкнувшись с супругами Бонасье как раз в тот момент, когда они подходили к самым воротам.
— Рад буду оказать вам услугу, сударь, — произнес он вежливо, обращаясь к г-ну Бонасье, но глядя главным образом на его молодую супругу. — Мой слуга в мое отсутствие — и в ваше тоже — принял письмо, привезенное некой неизвестной ему особой, передавшей на словах, что адресат вам известен… Извольте!
Он предпочел не упоминать о конверте, вскрытом им самим, надеясь, что такими деталями никто не будет интересоваться.
Г-н Бонасье с опаской взял письмецо, словно ядовитую змею, а бегло прочитав надпись, вообще пригорюнился так, словно ему доставили на дом смертный приговор или по крайней мере повеление немедленно явиться в Бастилию своими ногами, не дожидаясь присланных за ним стражников. Никаких сомнений, ему и в самом деле был прекрасно знаком настоящий адресат — и факт этот не вызывал у бывшего галантерейщика и тени радости. Его очаровательная супруга, наоборот, одарила д'Артаньяна ослепительной улыбкой и мелодичным голоском произнесла:
— Благодарю вас, шевалье…
— О что вы, какие пустяки, мадам, — ответил гасконец, не сводя с нее глаз. — В моем лице вы всегда будете иметь надежного квартиранта, готового к любым услугам…
— Не сомневаюсь, сударь, — скромно опустив глаза, произнесла прекрасная Констанция и впорхнула в дом, как птичка, увлекая за собой унылого супруга, которому, казалось, уже все безразлично на этом свете, даже улыбки, расточаемые его женой юному гвардейцу.
«Да на нем лица нет! — подумал д'Артаньян. — Краше в гроб кладут! Лопни моя селезенка, здесь точно какая-то тайна! А что если это направлено против кардинала? Черт побери, вот способ исправить свои прежние прегрешения и оказаться полезным его высокопреосвященству!»