Провинциалы

Надежкин Игорь

Как вдруг ее маленькое священное таинство бестактно прервали невежественным толчком в бок. Анна Федоровна обернулась. Возле нее, держа младенца на руках, стояла девушка. Совершенно обычная и невзрачная, с невыспавшимся и усталым лицом, коим обладают все молодые матери. Хамка была невысокого роста и с трудом дотягивалась до поручня. Стоять ей приходилось на носочках, поскольку все места в автобусе были заняты. Ее озорной малыш крутился во все стороны, и девушке приходилось проявлять немало сноровки, чтобы не уронить его на пол. Осознав, что толкнула другого пассажира, девушка тихо произнесла: «Извините».

Анна

Федоровна возмущенно поерзала в кресле и вновь обратила свой взор к окну, но храм уже остался позади. В этот момент ею завладели злость и обида. Она метнула на девушку разъяренный взгляд и пробурчала: «Поосторожнее там». Потом вздохнула и спросила шепотом, глядя куда-то вверх: «Разве можно приблизиться к Господу в таком невежественном обществе?!»

Мужское мнение

Маша Лабутина слыла девушкой легкодоступной. Под вечер в ее квартирку заходило немало мужчин: подвыпившие посетители местных баров, прячущие лица мужья, местные парни и парочка подозрительных личностей, что приезжали на черных машинах. Даже один приходской священник из села приезжал к ней раз в месяц и всегда оставался на ночь.

Мужчин привлекала ее стройная фигура и тот нежный взгляд, с которым она встречала каждого. За дверями ее квартиры был рай для любого, кто истосковался по женской ласке или просто хотел развлечься. Нежные изгибы Машиных бедер и блеск ее больших глаз были доступны каждому, кто обладал достаточной суммой. С ней не нужно было стесняться. Не нужно было даже утруждать себя приличиями и учтивостью, ведь мужчины могли получить от Маши Лабутиной все, на что была способна их фантазия и их кошельки.

И каждый уважаемый гражданин, который был знаком с Машей, считал своим долгом осудить образ жизни девушки. Женщины предпочитали не говорить о ней вовсе, мужчины же не скупились на слова. В присутствии своих жен они из кожи вон лезли, желая показать, насколько омерзительна им эта девушка. Они лили на нее грязь и желчь, и готовы были делать это сутки напролет, только бы никто не догадался, что они уже побывали или втайне мечтали побывать в заветной квартирке, где принимала мужчин Маша Лабутина.

Хлеб насущный

Воскресным утром у продуктового магазина «Энтей» собрались почти все пенсионеры, инвалиды и алкоголики поселка городского типа Лазурный. Каждый из них держал талон с надписью: «Полбуханки черного и батон», поверх которой синела печать индивидуального предпринимателя Миросяна Авага Викторовича. Несмотря на дождь, люди все прибывали, и чем длиннее собиралась очередь, тем злее они становились, боясь, что им может не хватить хлеба и завтра придется снова встать в эту очередь.

Люди приходили сюда каждое воскресенье вот уже восемь лет, с тех пор как по поселку прошел слух, что в «Энтее» можно получить талоны на бесплатный хлеб. Сперва люди неохотно верили в то, что кто-то решил оказать им безвозмездную помощь, но вскоре прошел новый слух о том, что все это началось с подачи местной администрации, а может, даже самого президента, в рамках программы помощи малоимущим. Поговаривали, будто торговцев-мигрантов обязали выдавать продукты

пенсионерам и инвалидам, и тогда все сомнения были развеяны и всюду можно было услышать комментарии, суть которых лучше всего передавало высказывание одного мужчины, что приходил к «Энтею» каждые выходные. «Давно пора их всех присмирить! Приехали в нашу страну и жируют, обворовывая местное население. Это правильно, что они нас кормят. Теперь-то за них возьмутся как следует», – говорил мужчина и еще крепче сжимал в руке свой талон. Но и этого оказалось мало: со временем, когда местные привыкли получать бесплатный хлеб, в Лазурном снова начались перешептывания. Людям показалось подозрительным, что им выдают только полбуханки черного, и после недолгих раздумий они пришли к выводу, что хозяин магазина крадет у них половину положенной им дотации. Теперь весь поселок судачил о жадности и беспринципности Авага Викторовича, а в очереди у «Энтея» его имя так обильно поливали грязью, что очистить его не смогли бы даже воды мирового океана.

Без панибратства не обошлось и в это воскресенье. Из толпы то и дело вырывались возгласы: «Позор-то какой! Идем с протянутой рукой к этим черномазым», – и тут же доносилось из другого конца очереди: «Наш русский хлеб, который испекли в России, они перепродают нам втридорога! Ну, ничего, вот напишу письмо в прокуратуру – они с ними быстро разберутся, с этим ворьем».

Наконец двери магазина распахнулись и возгласы стихли. Люди двинулись к входу несвязной гурьбой, пихая и толкая друг друга. Продавец окинула толпу взглядом и громко крикнула:

– Не толпитесь! Заходите по очереди. Хлеба хватит на всех.

– В прошлый раз вы тоже так говорили. А мне потом пришлось еще и утром стоять! – закричала в ответ женщина из толпы.

– Вы здесь совсем распоясались, – поддержала ее старуха, что стояла прямо у входа. – Вам хлеб-то, небось, под расчет привозят, а вы его домой тащите.

– Никто у вас ничего не ворует, – уже в который раз пыталась объяснить им продавец. – И хлеб нам никто не привозит. Авага Викторович сам ездит за ним.

– Так уж прям сам! – возразили ей из толпы. – Нашелся тут благодетель! Если бы его не заставили, палец о палец не ударил бы.

– Вот-вот! – крикнул еще кто-то. – Вам лишь бы честной народ обворовывать. Мехмед Талаат знал, как с вами нужно обращаться!

Марьям, продавец, которой не посчастливилось в то утро открывать двери «Энтея», проработала в магазине пять лет, и за это время наслушалась всяких гадостей и даже успела к ним привыкнуть, но такого кощунства не стерпела даже она. Ее спокойное, нежное лицо преобразилось и теперь излучало негодование, а ее черные глаза блеснули яростью.

– Да как вы смеете?! – закричала она. – Если у вас есть хоть капля совести, немедленно покиньте очередь и больше никогда не возвращайтесь!

Но неизвестный так и не решился явить себя миру и остался стоять на месте. Марьям на секунду потеряла ощущение реальности. Она вдруг поняла, что этот мерзавец получит сегодня свой хлеб, и, не сумев сдержать слезы, побежала в подсобку. Перед тем, как захлопнуть за собой дверь, она с досадой спросила Авага Викторовича: «И зачем только вы им помогаете?», на что мужчина лишь пожал плечами и, обернувшись, посмотрел на портрет старика, висевший прямо у него за спиной.