Проводник в бездну
Шрифт:
— Марина, возьми и ты коня… И подводу.
Она выпрямилась с мешком в руках, ещё почти пустым.
— Как-то оно… Иван… активистом… был.
— Ничего, ничего, бери. Пригодится в нужде. Вон дед Зубатый уже готовит тебе.
У конюшни вертелся с подводой маленький, сухонький дедок с выдубленным полесскими ветрами смуглым лицом и неспокойными глазами. По имени его никто не называл, разве что сельское начальство. Гриша даже фамилии его не знал. Звали его по-уличному дедом Зубатым. А сохранились у старого всего
На минутку дед остановился — старого душил кашель. Откашлявшись, вытер слёзы, скинул колесо — принялся смазывать ось. Рядом с подводой помахивал хвостом серый конь, нехотя тычась мордой в сено.
Когда подошли мать с сыном, старый запряг серого коня, невесело усмехнулся, прошамкал беззубым ртом:
— Ну вот и хажяевами штали… Чтоб его не дождать…
Потом помог им набрать зерна. Когда выезжали со двора, дед сказал:
— А мне штарая карга велела вола вжять. И такой вредный попалшя… Теперь два ирода будет на хожяйштве — вол и баба…
Увидев тележку, прицепил к подводе.
— Не оштавляйте, ещё понадобитшя…
Так в их дворе появился серый конь. Но не радовалась ему мать. Говорила Грише не раз, прижимая платок к глазам:
— Ой, сынок мой, сынок, лучше бы не было на нашем подворье Серого…
— Почему, мама?
Марина ерошила сыну давно не стриженные русые волосы (такой же лек на голове, как и у отца), смотрела на далёкие синие леса и говорила будто и не Грише и не себе, а кому-то постороннему:
— Он ещё дитя, совсем дитя.
Как ему хотелось стать в эту лихую, как говорит бабуся, годину взрослее!
Стукнула щеколда, скрипнула калитка. Гриша приник к окну — во двор входил боец, весь серый от пыли. Прислонил винтовку к старой шелковице, окинул взглядом подворье, будто ища кого-то. Гриша выскочил из хаты. Теперь, поближе, он увидел у бойца два кубика. Гриша знает: два кубика — это лейтенант. Боец был совсем ещё молодой. Только вот в пыли дорожной да с печалью в серых глазах.
— Здравствуй, казак, — командир улыбнулся и стал ещё моложе. — Дай, брат, воды. Да холодненькой.
Гриша метнулся в сени, мигом вынес медный жбан.
— Нате!
Гость пил долго, жадно.
— К девчатам уже ходишь? — поинтересовался лейтенант, прищуриваясь и продолжая цедить воду из жбана.
— И-и-и, — протянул Гриша.
— Не ходишь?
— Да ну вас.
— Ну, не буду… Не буду.
— Доброго здоровья!
Гриша и лейтенант одновременно оглянулись — за Гришиной спиной стояла мать.
Лейтенант утёрся рукавом, поблагодарил. И попросил Гришу:
— Хлопцам моим вынеси… Аллюр три креста! Они отдыхают на брёвнах, за тыном.
Гриша побежал в сени, схватил ведро и исчез за высоким плетнём. Вскоре он вернулся с пустым ведром.
— Ваш? — указал лейтенант глазами на Гришу.
Марина опустила ресницы, вздохнула, сказала:
— Мой.
— А муж — там?
Она горестно покачала головой.
— Нет у меня мужа.
— Хм… Покинул или как?
— Покинул… навеки, — облизала Марина шершавые губы.
Лейтенант сдвинул присыпанные дорожной пылью брови.
— Вон оно как… И так в каждом селе. А война только начинается…
Опустил левое плечо, и тощий вещмешок сполз на зелёный спорыш, разросшийся на подворье. Развязал мешок, достал кусок рафинада, показал маленькому Петьке, который тоже вышел из хаты и, держась за дверь, стоял в клетчатой рубашонке. Тот, раскрыв рот, смотрел на незнакомого бойца в блестящих ремнях:
— А ну, аллюр три креста!
Но Петька не умел аллюром, Петька ещё не научился толком ходить по земле. Он приковылял, протянул руку за сахаром.
— И у меня, брат, такой…
Довольный Петька, зажав в кулачках сахар, скрылся за хатой.
Лейтенант устало присел на спорыш. И Марина опустилась рядом. Боец выдернул травинку, откусил её.
— И у меня такой, — повторил мечтательно. — Как они там с Мариной?..
— У вас тоже Марина? — вздохнула мать.
— И вы… Марина?
— Марина…
Было слышно, как разговаривали солдаты за плетнём. Вдруг, будто вспомнив что-то, лейтенант порывисто встал.
— Куда же вы? — забеспокоилась мать. — Может, пообедали бы?
— Спасибо. Не могу… Передохнули — хватит.! Нам ещё шагать и шагать сегодня…
Густые брови его сурово сдвинулись, и морщинки избороздили лоб.
— Подождите. — Марина кинулась в хату и через минуту вынесла краюху хлеба, кусок сала, несколько больших луковиц. — Возьмите. Пригодится…
Сама развязала вещмешок, положила харчи.
— Что ж, отказываться не буду. А то действительно — вдруг не догонит кухня… Спасибо вам, Марина.
Она провела его до высоких ворот и, когда взялся лейтенант за щеколду, спросила тревожно:
— Значит, те… всё-таки придут?
Лейтенант нахмурился. Нелегко отвечать на такие вопросы. А люди спрашивают. Ты же воин, сейчас самый авторитетный человек. Ты должен не только воевать, но и правду людям говорить А правда, люди, ой какая горькая нынче солдатская правда! Разбили нас, о кухне так, для порядка, сказал. А сам не знаю не только, где та кухня, но и где немцы, где свои, куда идти, что делать. Хорошо, что леса вокруг. В лесу бойцу не страшно. Вот объединимся…
— Разбили нас, Марина… Выходим из окружения.
— Так, может, одежду возьмёте? Нашу крестьянскую? — вырвалось у неё. — На всякий случай…