Шрифт:
Пролог
– У вас девочка! Поздравляю, – сказала акушерка, укутывая нового человека в уютную белоснежную пеленку.
Малышка смирно улеглась под бочок к своей маме и начала радостно разглядывать потолок, то и дело увлеченно переводя взгляд в разные стороны.
– Ой! Это она улыбвается, что ли? Куда же это ты так внимательно смотришь, доченька? – умиленно спросила молодая мама.
– С ангелом-хранителем своим знакомится, – подмигнула роженице акушерка.
«Так будет при кончине века: изыдут Ангелы, и отделят злых из среды праведных…» (Евангелие
Мать
Блики белых кафельных стен наполняли холодом и без того освещенное ледяным светом больничных ламп помещение палаты реанимации. В одно мгновение монитор холтера издал монотонный сигнал, означающий остановку сердца.
Вера умерла. Она это поняла, когда увидела себя со стороны, как это описывалось в каждом фильме, в каждой книге про смерть. Да, все было именно так, как и предполагалось.
– Все же, – подумала Вера, – правду пишут, вижу себя со стороны. Однако! Ау? А вы меня спасать-то будете, чего стоим? – попыталась докричаться до врачей.
Никакого волнения и тревоги она не ощущала, вообще ничего не ощущала. Она почему-то четко осознала, что уже всё… Это уже точно всё. Никакой клинической смерти. Умерла.
– Значит, мы все знаем: когда всё, а когда нет. Я, кажется, точно всё. Чего тогда ору? И что дальше, куда мне? Круто, даже не страшно, не обидно, ни-че-го, ровным счетом ничего, – проговорила Вера.
Затем она решила подойти к зеркалу и ради интереса посмотреться в него, что там вообще сейчас может быть? Зеркало отразило одну только белую дымку.
– Прикооольно! – весело протянула Вера, – я привиденька, как Митька всегда говорит…
Внезапно после этих слов Вера почувствовала сильнейшую острую боль в области груди, что ее даже затошнило, а глаза налились слезами.
– Что? Что это? – растерялась Вера.
Несколько минут она трогала свое лицо, не ощущая ничего. Слез больше не было, только мучительное ощущение сдавленности в груди и голове, словно сильнейший стресс или паническая атака.
– Митя… сынок, – еще сильнее заболела голова.
Вера не понимала, что происходит. Ясно ощущалось только одно, она ничего не может сделать, никуда не может уйти, ей просто плохо и просто нужно ждать. Чего ждать, к сожалению, тоже было непонятно.
Через некоторое время полегчало, отпустило, стало снова безразлично спокойно. Больше никакого детского интереса к своему новому облику она не испытывала. Словно стыдясь своей недавней реакции, она отошла от зеркала и замерла в растерянности.
– Ну? Ну же? Куда дальше? Что нужно делать?
И в следующую секунду Вера впервые за все это непонятное время наконец-то ощутила свое тело. Вернее, она почувствовала, что кто-то взял ее за руку. Она не видела кто это был, только ощущала и усматривала слегка различимые очертания белой красивой кисти руки, которая держала ее очень кротко, но весьма решительно тянула за собой куда-то вверх.
Вера будто оторвалась от того пространства, в котором пребывала до этого момента, и начала парить, медленно переходя
– Вы кто? – все так же безразлично спросила Вера.
Несмотря на проявленный интерес, она четко понимала риторичность заданного ею вопроса. Ей не ответят, надо просто следовать за этим некто и все. Все чувства были уже отключены, как ей казалось…
Через некоторое время Вера очутилась в окружении дыма или пара. Вряд ли это был дым, потому что дышалось легко, летелось спокойно, рука уверенно, но нежно продолжала держать и вела за собой в неведение.
Внезапно стало резко холодно и сильно темнее. Проводник начал крепче сжимать Верину руку. Зарядил ветер, причем такой силы, что у Веры стало мучительно болеть все тело. Она начала ощущать свое лицо, оно сморщилось от колючего ледяного дождя. Проводник уже очень сильно сжимал Верину руку, словно боясь потерять ее. Стало понятно, что он изо всех сил стремился удержать Веру, потому что они входили в зону, которую им суждено было пройти, либо не пройти…
Вдруг с левой стороны от Веры начали возникать картинки из ее жизни, слово на экране кино. На этом экране стоял маленький Митя, его рвало. Он был болен. Вера стояла поодаль, меняя постель на его кровати и кричала в сторону малыша: «Ну сколько можно кашлять?! Когда ты уже научишься сдерживать свой дебильный кашель, бестолковый!! Тебе уже десять лет, надо уже учиться, от этого кашля уже всю кровать обблевал!! Задолбалась менять уже! Господи, когда ты уже вырастешь, постоянные болезни эти твои – цепляешь и цепляешь. Иди давай, ложись уже!»
Маленький мальчик доплелся до постели и совершенно без сил упал на нее, медленно натянул на себя одеяло до самой головы, спасаясь от очередного маминого плохого настроения. Утирая слезы, он поскорее постарался уткнуться в подушку, чтобы кашлять в нее и не раздражать маму своим очередным приступом.
От увиденного Вера протяжно закричала. Ее лицо исказилось в жуткой гримасе боли и отчаяния. Увиденное ею со стороны, открыло ей боль их с Митей отношений, хотя при жизни все это казалось ей не таким уж значительным и представлялось вполне себе бытовой историей уставшей матери и сына. Все чувства были очень реалистичны, – словно Вера все еще была жива, – и так сильно обострены, что ей было сложно терпеть и она попыталась отвернуться от этого эпизода ее жизни. Но у нее не получилось, невидимая сила резко дернула ее голову в сторону и заставила смотреть новое кино…
Следующий экран показывал, как уставшая после рабочего дня Вера сидела перед телевизором. Зашедший к ней маленький Митя, попросил поговорить с ним. У него в школе конфликт, и он не сумел справиться с ним сам. На экране появилась драка, он один, их несколько. Смех, глумление. Вера отрешенно слушает невнятные жалобы своего сына. Они снова некстати, ей хочется тишины. Прерывая его не следующей секунде, она утомленным голосом произносит, казалось бы, совершенно безобидные и стандартные для такой ситуации слова: «Сынуль, ну не обращай внимания на идиотов. Иди, мама устала».