Proxy bellum
Шрифт:
— Вот как? Когда и где?
— Да сейчас — ждет на линии. Соединить?
— А соедините. Прям интересно, что он скажет.
…
— Алле. Алле. Как меня слышно? — раздался изрядно приглушенный голос. Связь в эти годы телефонная была довольно посредственной и страдала от затухания сигнала с ростом расстояния.
— Слышу вас Густав. У трубки Фрунзе.
— Михаил Васильевич, что же вы делаете? Зачем эта блокада? Простые же люди гибнут.
— Как гибнут?
— Голодают. Или вам не докладывали?
—
— Продуктов питания в магазинах почти нет. И цены на них взлетели до небес. Все в армию направляется.
— Продукт, Густав Карлович, это результат некой деятельности. Продукцию питания мы с вами, как и все нормальные люди, справляем в уборную. Зачем вы их в магазинах продаете и тем более в войска направляете, мне не ведомо.
— Михаил Васильевич, русский язык для меня не родной. Я имел в виду — еду.
— Продукты для питания? Да, с ними перебои. Я слышал.
— Простые же люди страдают.
— Так зачем вы забираете у них еду? Солдаты потерпеть не могут?
— Вы не хуже меня знаете, что человек с оружием не очень терпелив.
— Да, согласен, есть такая особенность. Но что вы от меня хотите?
— Женщины и дети голодают! Позвольте поставки продовольствия хотя бы для них. Вы же не с ними воюете.
— А как я проконтролирую, что это продовольствие кушают только они? Вы ведь не хуже меня понимаете, что оно пойдет в армию.
— Но… люди невинные гибнут. Не воины.
— А что, когда финны каких-то десять лет назад резали русских, вас этот вопрос не волновал?
— Вы отлично знаете, что это не так. Но я ничего не мог сделать.
— Вот и я, так получилось, ничего не могу сделать. Меня свои же не поймут, если я станут устраивать эти жесты доброй воли.
— Прошу! Сжальтесь! Это же женщины и дети!
— Вы понимаете, о чем просите? Чтобы английские и финские войска получили продовольствие. И чтобы они убили больше советских солдат. То есть, оставили сиротами уже наших женщин и детей. Вы понимаете, что хотите обменять жизни своих женщин и детей на наших. Дескать, наши могут дохнуть. Не так ли?
— Я не это имел в виду…
— Серьезно? Ну тогда спишем это на ваше недомыслие. Еще что-то?
— Я… о боже…
— Вы знали на что шли. Мы оба это знали. И эти придурки в Гельсингфорсе тоже знали. Так что вините их в гибели мирных и ни в чем неповинных людей. Нацизм, Густав Карлович, всегда таков. Эта кровожадная тварь, которая питается людьми. Пока может — чужими. А как возникают сложности — пожирает своих же. С аппетитом.
— Вы можете принять беженцев? — после затянувшейся паузы спросил Маннергейм.
— И накормить их?
— Да. Это, полагаю, единственный способ гарантировать, что военные не притронуться к их еде.
Фрунзе задумался.
На
— Мы можем договориться о перемирии на вашем участке фронта и принять беженцев. При условии, что они будут вести себя прилично и согласятся поселиться там, где мы им укажем.
— Разумеется. О ином и речи быть не может.
— Тогда я дам команду по линии наркомата обороны и иностранных дел. Граф Игнатьев знает, как с вами связаться?
— Да. Конечно.
— Тогда он свяжется. Постараемся решить этот вопрос в ближайшие дни. Но только после организации перемирия на вашем участке фронта…
[1] Такие зеркала ставились обычно внутри фонаря, чтобы не оборачиваясь контролировать заднюю полусферу самолета.
Часть 3. Глава 3
1931, август 10. Где-то на Квантунском полуострове
Юми была добропорядочная японка. Три года тому назад она с родителями переехала с островов сюда — на Квантунский полуостров. И поселилась на землях, откуда чуть ранее согнали китайских крестьян.
Построили дом.
Занялись хозяйством.
Тихо. Спокойно. Вдумчиво.
И тут — война.
Брат ее любил бравурные высказывания, ссылаясь на то, что доблестные японские воины уже один раз северных варваров били. Да и потом, в Великую войну тех били все, кому не лень. Ибо ленивые и вечно пьяные. Но отец так не радовался и поспешных выводов не делал. Что пугало. Ее. Ведь их теперь не отделяло от этих странных дикарей море. И в случае, если брат не прав, эти самые варвары могли прийти в их дом…
В этот день она, как обычно, встала с рассветом и занялась делами. Их хватало. В частном доме их всегда в достатке.
И тут гул…
Юми заозиралась, прислушиваясь.
Крикнула брата.
Тот и сам крутил головой, пытаясь понять, что происходит. Пока не замер, указав куда-то вверх рукой.
А спустя пару минут над их аккуратным и ухоженным домиком, построенным из разобранных китайских жилищ, полетели самолеты. Много самолетов. Десятки и десятки. Если не сотни. И на их крыльях были звезды.
И братик почему-то не шутил, смотря на них...
Они находились достаточно далеко от линии фронта, которую, как заявляли местные газеты — спрямляли «для удобства обороны» и в рамках «жестов доброй воли», которые безусловно должны делать цивилизованные народы.