Proxy bellum
Шрифт:
И таких программ было много.
Разных.
Всяких.
Рынок коммерческого жилья при этом оставался. Но из-за действующей в Союзе маржинальной табели задирать цены, потому что кому-то так захотелось, не было никакой возможности. Коррупцию, понятно, никто не отменял. Но пока Фрунзе удавалось контролировать и предотвращать включение взяток и фиктивных расходов в сметы. В основном. Из-за чего стоимость коммерческого жилья была весьма и весьма доступной, тем более что под них потихоньку раскручивались очень мягкие ипотечные программы…
А дальше?
Михаил Васильевич возлагал большую
Параллельно он пытался внедрить схему контроля через более предсказуемую модель — через страховые компании. Все-таки махновцы — анархисты, а что у них в голове никто не знал. Даже, как казалось Фрунзе, они сами. Ибо воплощенный хаос.
Агенты этих компаний должны были принимать каждый этап строительства. Нет подписей? Не страховки. А нет страховки и дом сдать в эксплуатацию не можешь. Для защиты же от взяток вводилась личная материальная ответственность инспекторов, сидящих на очень и очень приличных зарплатах. Если дом упал или стал аварийным по вине застройщика, то жильцам выплачивается страховка. И проверяется — была ли вина инспектора. Если да — то на него вешается вся сумма этой страховки. Так что смысла брать взятки просто не было. Платят хорошо, а в случае косяка можно было ТАК попасть, что пожизненно за еду работать. Аналогично обстояло дело с халатным отношением к работе. Но это дело будущего — такие компании только предстояло создать…
Получится или нет? Кто знает? Поживем-посмотрим…
[1] Тяжелый военно-транспортный самолет создавался на базе тяжелого четырехмоторного бомбардировщика. И покамест выпускался штучно. Но сильно много их и не требовалось для ВДВ. А в бомбардировщиках таких пока особого смысла не имелось — управлялись дирижаблями с куда большим эффектом. В первую очередь из-за неготовности ПВО противника к таким испытаниям. Ну и правильная тактика применения в комбинации с более легкой авиацией делало свое дело.
[2] Одна из причин строительства домов-коммун и увлечение общежитиями было связано с идеологией. В Союзе довольно долго (с 1920-х) пытались построить нового человека, лишенного предрассудков, для чего, среди прочего, в отдельные периоды целенаправленно, а потом невольно рушился институт семьи. Комплексно. Через разрушение социальных ролей, экономическое переформатирование, с внедрением женщины на мужские профессии (требующие мужских психических и физических кондиций) и так далее.
[3] Если очень кратко — фискальная система Союза изымала у предприятий (включая колхозы-совхозы) почти всю прибыль (80% или больше). Что, среди прочего, вело к очень скудному, усеченному зарплатному фонду. Из-за чего формально за эти стройки платили предприятия, но фактически — люди, так как за счет этих поборов им технически не могли увеличить зарплаты. Из-за фискальной модели уровень зарплат и их покупательная способность в Союзе была очень и очень низкой. Не Африка, конечно, но все равно — весьма печально, даже несмотря на великолепные темпы роста в 60-70-е годы.
[4] В узком смысле пролетариат — это наименее квалифицированные наемный работник, не имеющий никакого имущества и способный оставить после себя только потомство. Собственно, «пролетарий» от латинского слова proletarius — «производящий потомство».
[5] Идеология — это по сути своей система лозунгов, штампов и прочих пропагандистских приемов, которые позволяют оформлять сложные вопросы в понятные широким массам формы. Чтобы даже дурак понял куда мы идем, как и зачем. Это своего рода художник-оформитель для здравого смысла и холодного расчета.
Часть 3. Глава 8
1931, сентябрь, 16. Хельсинки
Группа из примерно сотни человек бодро шагала в сторону порта. Наспех собранные из почтальонов, полицейских и прочих госслужащих бойцы ополчения выглядели предельно напряжены. Вооружение их было случайным. У кого — что. От древнего револьвера на дымном порохе до самозарядной винтовки. Какого-либо порядка во всем это наводить не было ни времени, ни возможности, ни желания. Их формировали по принципу «тяп-ляп и в продакшн». Желая не столько победить, сколько разменять их жизни на время…
— Стойте! — выкрикнул один из них. — Тихо! Слышите?
Люди прислушались.
И верно — со стороны порта надвигался шум металлических гусениц, катящихся по каменной брусчатке. Звонко и громко звякающих. За которыми слышался гул нескольких моторов.
— Это что? — невольно спросил молодой полицейский.
Но никто не ответил.
Те, кто знали, гнали от себя эту мысль. А остальные сами нуждались в ответе.
Звук приближался.
Нарастал.
Пока из-за изгиба улицы не показалась тяжелая советская САУ. Штурмовая. Имеющая в лобовой проекции минимум 152-мм брони. Да еще под наклоном. Медленная. И предельно опасная, потому что, высунувшись мордой она могла стрелять из своей гаубицы, держа в ответ удар из всех противотанковых средств, что имелись у финнов и англичан. Наверное, только корабельные орудия калибров в сто и более миллиметров представляли в такой проекции для нее угрозу. А скорее даже потребовалось бы хотя бы дюймов пять на длинном стволе, чтобы более-менее надежно ее пробивать…
САУ остановилась, уставившись на них стволом своей 152-мм легкой, короткой гаубицы. Оказавшись метрах в ста пятидесяти. Считай — в упор.
За ее «спиной» показались легкие МОП — машины огневой поддержки, которые делали из легких танков. Первая с 20-мм автоматической пушкой, вторая со спаркой 13-мм пулеметов. Сами по себе они также представляли для этой группы ополченцев смертельную опасность. И также были для них неуязвимы. Но тут… за спиной этой грозной САУ, выглядели как пудели рядом с громадным доберманом.
— Сложить оружие. Разойтись по домам. — произнес на ломанном финском языке кто-то с русской стороны в громкоговоритель.
Никто из ополченцев не дернулся.
Люди, словно кролики, завороженно смотрели в дуло САУ. Чувствуя, что оттуда на них смотрит сама смерть. И боялись отвернуться или отвести глаза.
Узкая улочка.
С нее некуда было бежать.
Несколько дверей, в которые можно было бы нырнуть. Но они закрыты. И сколько времени придется провозиться, чтобы их открыть — не ясно.