Proxy bellum
Шрифт:
— Так зачем будут тогда нужны дирижабли? Они же сильно медленнее.
— Так и дирижабли не стоят на месте. — улыбнулся Фрунзе. — По скоростям они никогда не смогут обогнать самолеты. Такова физика. Но современный дирижабль, идущий в ногу со временем, будет всегда комфортнее и дешевле для перелета.
— Я, признаться, не разделял все это увлечение дирижаблями. Не верил в них…
— Вас кто-то в это убеждал? — перебил его Михаил Васильевич.
— Разумеется. Эксперты. Я общался с авиаконструкторами и авиаторами разными, и они над
— Мы только подхватили дела германцев. Я сразу понял недооцененность цеппелинов и то, что варианты с мягкой и полужесткой конструкцией лишены всякой перспективы. Чтобы дирижабли были интересны и выгодны они должны быть большими, что невозможно ни для мягких, ни для полужестких. Мелкие или даже в какой-то мере средние дирижабли же безнадежно проигрывают самолетам, вертолетам и винтокрылам[1].
— Возможно, — кивнул Филипп. — Я в этом вопросе не разбираюсь. Но ваши успехи полностью опровергли все те усмешки критиков. Что дорогого стоит.
— Значит вы готовы к созданию совместной транспортной компании, работающей исключительно на дирижаблях?
— Разумеется, — улыбнулся Петен.
«Еще бы он был не готов» — подумал Фрунзе, вежливо ему улыбаясь. Франция сильно отстала в авиационных технологиях в целом. Как гражданских, так и военных из-за фокусировки на других военно-технических задачах. Так что хорошие самолеты на текущий момент были или в Союзе, или в Великобритании, а дирижабли только в Союзе. И создание такой совместной компании позволяло хотя бы опосредованно получить доступ к одной и эффективных авиационных технологий...
— А что вы собираетесь делать с военнопленными? — сменил тему Петен.
— С какими именно? Военнопленных, взятых у «прибалтийских тигров» почти нет. Их несколько тысяч всего. Так что скорее всего после фильтрации и денацификации их отпустят. С финнами все сложнее. К тому же Маннергейм выторговал разрешение своим войскам оставаться на своих позициях, сохраняя в руках оружие. Так что тут нужно думать. А что?
— Я имею в виду французов.
— А разве Франция участвовала в войне против Союза? — сделал удивленное лицо Фрунзе.
— Участвовали французские добровольцы.
— Вас, видимо, польская кампания ничему не научила. Форму вы на них надели. А документы? Они ведь не являлись военнослужащими стран, за которые выступали. По международному праву каков их статус? Разбойники. Разве нет?
— Ну вы же все понимаете…
— Понимаю. Ваши ребята хотя бы форму надели. И что-то можно изобразить. Англичане — те вообще снобы, ушедшие за грань разумного. Они не формы не надевали, ни документов не делали. Точнее у приличной их части были английский документы. И что с ними делать я ума не приложу. Так-то по-хорошему это акт нападения Великобритании на Союз.
— Они отпускники.
— Что принципиально это меняет? Люди в форме вооруженных сил Великобритании, с документами, подтверждающими их принадлежность к армии этой страны, в составе организованных подразделений и частей, числящихся в составе Великобритании… Дальше объяснять?
— Пожалуй не стоит.
— Это лень матушка. Или гордыня тетушка. А скорее всего их дуэт.
— К черту англичан. Что вы хотите делать с французами?
— С теми, что приняли гражданство Советского Союза?
— Нет. С теми, кого вы морите в угольных шахтах. Это ведь воины!
— А как вы иначе организуете минимальными усилиями их охрану и труд? С шахтой очень просто. Сколько смена выработала, столько еды и получила. Не получится чужое присвоить или что-то имитировать. Просто и честно.
— Все так, но эти люди воины, а не шахтеры. Они все прошли Великую войну. И шахты… это ведь такое унижение.
— По-хорошему я должен был их расстрелять как разбойников. А точнее даже повесить. Сообразно их статусу на этой войне. Так что шахты — неплохой вариант.
— Что вы хотите за них?
— Сдачу имущества старой русской эмиграции, купленного в вашей юрисдикции на русские деньги. Только касаемо тех, кто отказался возвращаться или сотрудничать с Союзом. А также все ценности, представляющие культурную и историческую ценность, которые Франция или французские граждане получили в ходе или по итогу революций в России и последующей Гражданской войны.
— Вы же понимаете…
— Понимаю. Но ведь французские воины вам важнее. Не так ли?
— Важнее.
— К тому же старинную практику выкупа за военнопленных, я думаю, имеет смысл возрождать. Это хорошая вещь. Она снижает кровожадность войн, так как брать пленных становиться выгодно.
— Хорошо. В этом действительно есть какой-то смысл. Если это возможно, прекратите эти истязания как можно скорее. Я же со своей стороны обещаю, что выполню вашу просьбу в самые сжатые сроки.
— Месяц.
— Хорошо. Месяц.
Фрунзе кивнул. Встал. Подошел к телефону. На глазах Петена связался с руководителем службы исполнения наказаний и отдал приказ о том, чтобы французских военных на месяц освободили от труда в шахтах. И занялись их здоровьем да товарным видом, готовя к передаче. С сего момента.
— Благодарю.
— Вашей благодарностью будет ответная услуга, — вполне доброжелательно произнес Фрунзе, глаза которого, впрочем, оставались холодными.
— Разумеется.
— Англичане вас не интересуют?
— Можете их хоть на фонарях развешать. Никакого осуждения от меня не дождетесь. — криво усмехнулся Петен.
— Совсем повстанцы достали?
— Больше двадцати тысяч убитых во время подавления последнего выступления. И я точно знаю, что воду мутят англичане. Даже доказательства есть. Нету лишь флота, чтобы начать с ними войну. Вы, конечно, Королевский флот изрядно размочалили, но он все еще существует. И его сил достаточно для противодействия нам. Особенно это касается легких сил и подводных лодок.