Пройдя сквозь дым
Шрифт:
– Моя царапина не стоит вашего внимания.
– Стоит… чем это вас – осколком кирпича?
Огоновский быстро провел по щеке старика стандартным дезинфицирующим мазком, заклеил длинную кровоточащую ссадину пластырем, и протянул старому врачу небольшую флягу.
– Сделайте пару крепких глотков, это вам поможет. Не пытайтесь снять пластырь, через сутки он полностью рассосется. Скажите, вы видели, как все это произошло?
– Не совсем, – старик вернул Андрею флягу и вытер грязной ладонью губы. – Я только подходил к храму – на молитве все-таки лучше иногда появляться, что бы там ни говорили люди наместника, – как вдруг раздался сильный хлопок, и я упал. Когда пришел в себя, всюду кричали люди, из дыры, – он махнул рукой в сторону пролома, – валил синий дым пополам с пылью. Я сразу же побежал туда, мы начали выносить всех, кого видели. Было еще светло, но там, внутри… дым еще не вышел полностью, да и пыль – почти темнота, понимаете?
– Я понимаю… – кивнул Огоновский.
Возле лежащих на площади раненых работали врачи, некоторых уже уносили санитары. Один или два попытались сопротивляться, но быстро подошедший к ним жрец с синим кушаком на поясе резко произнес что-то, взмахнув рукой, и те сразу же успокоились.
– В госпиталь вас, очевидно, с такой травмой не возьмут, там тяжелых класть некуда – вон их сколько, – снова повернулся к покорно стоящему перед ним старику Андрей, – а вы, кажется, голодны?
Старик опустил глаза.
– Честно говоря, как раз сегодня я собирался поужинать.
– Идемте в танк, – вздохнул Огоновский.
– Куда-а?
– Вон, в бронемашину.
Подойдя к тяжелому заостренному носу танка, старик похлопал рукой по броне и недоуменно вскинул брови.
– Это не металл! Из чего он сделан? Неужели пластик?
– Это и металл и не металл, – ответил Огоновский. – Я могу объяснить вам, но у вас все равно не хватит знаний, чтобы понять меня. Да и какое это имеет значение? Залезайте.
. Перед лицом старого врача раскрылся люк атмосферного створа ходовой рубки. Помедлив в нерешительности, старик ухватился обеими руками за гладкий срез брони и, не заметив появившихся внизу ступенек, влез в теплый полумрак. Огоновский подтолкнул его сзади и ловко занырнул в рубку сам. Ланкастер, к некоторому его удивлению, сидел не за штурвалом, а сзади и чуть выше, в приподнятом кресле оператора систем наведения. Голову его окружала едва заметная сфера видеополя. При появлении гостя он повернулся вместе с креслом, коротко кивнул и снова окунулся в работу с тактическими сенсорами наблюдения.
– Присаживайтесь, – взмахнул рукой Огоновский, указывая на место навигатора.
Старик нерешительно, словно боясь испачкать, опустился в глубокое ворсистое кресло и вздохнул. Блестя изумлением, его глаза скользнули по пульту управления и остановились на вогнутом двухсекционном экране, выдающем сейчас стереоскопическую картинку происходящего на площади.
– Это – изображение с телекамер? – спросил он. – Я не видел спереди никаких окон для обзора…
– Разумеется, – откликнулся Андрей, доставая из стенного шкафчика пакет с экипажным пайком. – Ох-х, кажется, вам здорово повезло. Ну ничего, оно даже и к лучшему.
– Что вы имеете в виду? – испуганно обернулся в кресле старик.
– Как вас зовут? – спросил Огоновский, перечитывая стандартную надпись на пакете.
– Меня? Норелл… так что вы имели в виду?..
– Вам совершенно нечего пугаться, коллега. Просто интенданты, снаряжавшие нашу бронемашину, зачем-то зарядили в узлы питания по НЗ продпакет, предназначенный для солдат, действующих на планете со значительной гравитацией. Здесь не просто много калорий, все его составляющие насыщены еще и особыми витаминами, поднимающими тонус при постоянной статической нагрузке мышечной системы. Но для вас это как раз то, что надо.
Огоновский ловко разодрал предохранительную пленку на тарелке с густым грибным супом и поставил ее на выдвижной столик справа от пульта. Суп немедленно покрылся легким туманом пара.
– Арктик-вариант, – непонятно для Норелла констатировал Андрей. – Еще лучше. И ведь не написано нигде, надо же! Стандарты изменились, что ли?
– Я не совсем понял вас, – старик просительно поднял брови, и Огоновский с трудом удержался от короткого смешка.
– Суп разогревается автоматически, – пояснил он, выдавая коллеге стандартную серебряную ложку офицера-десантника, – но в данном случае мы имеем дело с типом капсулы, сконструированной для использования при очень холодном климате. Однако я не нашел соответствующей надписи на упаковке. Учитывая то, что в войсках у нас порядок всегда железный, меня это удивило. Вот вам хлеб, вскрывайте сами. Вот здесь, за нитку… да. И вот еще, – Андрей поставил перед совсем заробевшим Нореллом небольшой пластмассовый кувшинчик, – это солдатский ром. Объемная доля спирта – 40. Угощайтесь, прошу вас. Раз это едят наши солдаты на поле боя, то и вам вполне сойдет.
Старик осторожно зачерпнул ложкой суп, подул на него и отправил в рот. На лице его появилось выражение совершенно кошачьего блаженства.
– Кажется, я никогда не едал ничего более вкусного, – вздохнул он, – хотя подозреваю, что кушанье на самом деле вполне банально. Я не покажусь вам невежливым, если буду есть быстро? Похоже, я и впрямь изголодался до неприличия.
– Ни в коем разе, – отведя взгляд, вздохнул Огоновский. – Только учтите, что вас еще ждет второе. Я с удовольствием дал бы вам его с собой, но…
– Я понимаю, – торопливо согласился Норелл, орудуя ложкой в пластиковой тарелке.
Андрей прикусил губу и уставился на экран. Он стыдился самого себя, точнее, своих чувств. Ему стыдно было смотреть на несчастного голодного старика, который, отвернувшись в сторону, шустро давился обжигающе-горячим супом. И ведь когда-то этот человек был врачом! Тоже – врачом? Внушенное в юности, понятие цеховой солидарности всегда являлось для Андрея Огоновского святыней: ни при каких обстоятельствах он не смог бы отказать коллеге в помощи, но сейчас его в рог скручивало болезненное ощущение вины, такое, словно он нес какую-то личную ответственность за все, пережитые старым Нореллом несчастья. Так ведь Норелл, по крайней мере, остался в живых! А сколько тысяч его коллег погибли, растоптанные толпами фанатиков – здесь, в некогда цивилизованной и вполне процветающей стране?
В мире, существовавшем внутри Огоновского, убийство врача являлось тяжелейшим, принципиально непрощаемым преступлением.
Старик Норелл закончил есть, глотнул рома и удовлетворенно вздохнул.
– Не знаю даже, как переходить ко второму, – виновато признался он.
– Надо, – дружелюбно рассмеялся Андрей и вскрыл упаковку с телячьим рагу. – Тем более что количественно пищи немного, следовательно, проблем с желудком у вас не будет. Сколько вы не ели – двое суток?