Прозрачная женщина (сборник)
Шрифт:
– Как узнал... что любовница?
– Об этом в Лесоповальном каждый лесоруб знает.
Я пробежался по кабинету, поднятый нервной силой, мгновенно образовавшейся во мне. Первая самая очевидная версия заканчивалась логично, даже красиво, как шахматная партия у гроссмейстера.
– Боря, еще не ночь, – сказал я к тому, что допрашивать еще можно.
– Еще не вечер, – согласился он.
– Устал?
– Я каждый день устаю.
– Ты на колесах?
Леденцов, не ответил, надев шляпу и превратившись в среднестатистическую
Более часа просидел я в кабинете, испытывая некоторое напряжение или, как теперь говорится, душевный дискомфорт. Когда пишут о следователях, то непременно упоминают поиск истины. Правильно. Но ведь не только ищем мы истину. Следственная работа многогранна, как и жизнь. Взять хотя бы информационный бум. Человечество эйфористически захлебывается потоками разнородных сведений, и уже поговаривают об информационном обществе. По-моему, тяга людей к информации естественна, даже инстинктивна. Иначе она зовется утолением любопытства. Но что такое следственная работа, как не сбор информации? По-моему, хороший следователь – это прежде всего любознательный человек.
К чему говорю? К тому, что я ждал появления Татьяны Ивановны Зуевой с торопливым интересом, который был не только криминальным – она или не она? – а человеческим: кто же сейчас ко мне придет? Сестра, любовница, преступница? Жила ли во мне уверенность, что ребенок ее? По логике – да. По моему жизненному опыту – нет, ибо выходило слишком сложно и неразумно; выходило, что она поручила шоферам положить ребенка в колею и самим вызвать милицию. Впрочем, мог быть совсем-совсем иной зигзаг, который не предугадала даже моя интуиция.
Вошли они шумно: женщина впереди, оперуполномоченный сзади.
– Я подожду в коридоре, – сказал Леденцов, пропав за дверью.
Такое пренебрежение допросом было худым признаком, но сейчас все мое внимание заняла женщина.
– Может быть, разденетесь? – предложил я.
Не ответив и не сняв плаща, она села на стул с такой пружинистой энергией, что моя авторучка вздрогнула и перекатилась через чистый бланк протокола.
– Вы с ума тут посходили? – зычно спросила она.
– Здравствуйте, – отозвался я.
– Здравствуйте! Вы с ума все сошли?
– Ваш паспорт, пожалуйста.
Она бросила его на стол, и паспорт припечатался с каким-то влажным шлепком, как лягушка. Я начал заполнять справочный лист протокола, надеясь, что женщина остынет. Но почему в ней такая злость?
– Татьяна Ивановна, где вы работаете?
– Бухгалтером на «Фармацевте». Нет, ответьте: вы с ума не посходили?
– Гражданка Зуева, прочтите текст, что вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний, и распишитесь.
– Нет, все тут спятили, – буркнула она тише, расписываясь.
– Вот теперь я отвечу на ваш вопрос, Татьяна
Видимо, в моем голосе была некоторая толика металла, которая Зуеву умиротворила; по крайней мере, из ее голоса этот металл теперь исчез. Она глубоко вздохнула, поправила коричневый берет, глянула из-под него большими, тоже карими глазами, и спросила на этом казавшемся бесконечным вдохе-выдохе:
– Ну откуда у них ребенок, откуда?
Вот почему злость... Она уже все знала. Но как? Леденцов сказать не мог. Я чуть не усмехнулся, вспомнив, что живем мы в информационном обществе. Есть же телефон, по которому водители позвонили ей из гостиницы. Допрос, лишенный внезапности, потерял для меня следственный интерес.
– Татьяна Ивановна, Зуев вам кто?
– Брат.
– А Чепинога?
– Любовник, – почти с вызовом бросила она, не отводя взгляда.
– Любовник так любовник, – примирительно согласился я.
– Не любовник, а вроде фактического мужа, – заговорила она уже другим голосом, с какой-то долей горечи. – С супругой Афанасий живет лишь на бумажке, по штампу в паспорте. Дети взрослые. И все шесть лет, что он ездит в Лесоповальный, я жена ему.
– А ваша семья?
– Муж умер, сын в армии... Одна в квартире.
– Значит, грудного ребенка у вас нет и не было?
– Господи, мне сорок семь! Да разве роды и грудного от людей скроешь? И у меня нет ни одной знакомой с младенцем. Можете проверить.
Думаю, Леденцов это уже сделал, отчего и дремлет в коридоре. Женщина права в одном: пятимесячного ребенка не скроешь и подпольно не вырастишь.
– Позавчера водители были у вас?
– Да, приехали днем, часов в одиннадцать. Пообедали, выпили по бутылке пива, в ванне полежали, поспали, ну, время и пролетело. Уехали уже после двенадцати ночи.
Теперь я знал, почему Чепинога свеженько выбрит, пах мужественным одеколоном и распирающим дыханием массировал живот для сохранения фигуры. Я только не знал, откуда взялся младенец.
– Татьяна Ивановна, они вам звонили... О чем был разговор?
– Ребята чуть не плакали! Нашли в колее ребеночка, а им не верят...
– А вы поверили?
– Да не сами же они родили! Или вы думаете, что я родила, несколько месяцев его выхаживала, а потом велела отцу ребенка и своему брату бросить малыша под колеса?
Я промолчал, потому что, откровенно говоря, ничего уже не думал.
Бесспорной для меня оставалась интуиция, указавшая на то, что водители не могли видеть младенца в колее, да их ложные показания, в чем я не сомневался. Допустим, плюну я на интуицию, как на штуку ненаучную и процессуальным кодексом не предусмотренную, но ложные-то показания отбросить нельзя – они кодексом предусмотрены.