Прозрение
Шрифт:
Из-за куста высунулась круглая голова Совокрыла.
– Умница!
– воскликнул он.
– Можешь отпустить его.
Глаза Верболапки засверкали от радости. Она убрала лапу, и дрозд, стрекоча во все горло, взлетел на ветку.
«Отлично!
– пело сердце Криворота.
– Ты лучше всех!»
– Это чем ты здесь занимаешься?
– прогремел у него над ухом грозный голос.
Кленовница!
Криворот виновато втянул голову в плечи. Как нехорошо, что она опять застала его за
– Ты зачем здесь прячешься?
– спросил глашатай.
Криворот торопливо сполз с дерева.
– Да я… я просто… просто смотрел… ну, просто… как тут испытание идет… - заикаясь, промяукал он.
Ракушечник задумчиво повел усами.
– Вот как?
– судя по его тону, он не поверил ни единому слову Криворота.
– Я хотел посмотреть, как Верболапка проходит испытание, - тихо признался Криворот.
Веселые искорки заплясали в глазах Ракушечника.
– Я так и подумал, - проурчал он.
– Ну, и как у нее дела?
– Прекрасно!
– с нескрываемой гордостью выпалил Криворот.
– Вот и славно.
– Глашатай решительно подтолкнул сына прочь от дерева.
– Вот что, пойдем-ка мы с тобой в лагерь. Мы же не хотим помешать нашим ученицам проходить испытание, правда?
– С этими словами он погнал Криворота по тропке, ведущей к реке.
Когда они вышли на поляну, Криворот сразу увидел Пачкуна, нервно расхаживавшего вдоль камышей. В груди у него похолодело. Что-то случилось!
Выдрохвостая подбежала к Пачкуну, прижалась щекой к его щеке, запричитала:
– Не убивайся так, держись! Я уверена, все обойдется. Они будут живы и здоровы, вот увидишь.
Криворот огляделся. Весь лагерь был погружен в напряженное ожидание. Туманинка сидела под ивой, не сводя глаз с детской. Моросинка с негромким ворчанием мерила шагами песчаный берег возле зарослей осоки.
Криворот бросился к ней.
– Что случилось?
Моросинка на миг зажмурилась.
– У Заряницы начались роды.
– А почему нас выгнали из детской?
– запищала Солнышко.
– По уму!
– огрызнулась Переливчатая, помогавшая Светловодной утихомирить орущих котят.
– Нет, ну почему-у-у?
– Идите сюда, проказники!
– подозвала ноющих малышей Трещотка, уже успевшая вернуться с Нагретых камней.
– Идите, я покажу вам нашу палатку. Вы же никогда раньше не были в гостях у старейшин, правда?
– Не хочу я в вашу палатку!
– замотал головой Камышонок, останавливаясь перед входом.
– Фу, как там воняет!
Переливчатая шлепнула его хвостом по макушке и подтолкнула вперед.
– Не груби старшим!
– Там жа-аарко!
– заныл Бубенчик.
–
– Не сейчас, малыш, - вздохнула Светловодная.
– Сейчас нам нужно вести себя очень тихо, понятно?
Из детской донесся пронзительный визг.
– Ой, что это?
– задрожала Солнышко.
Переливчатая ловко пропихнула ее в узкий вход палатки старейшин.
– Ничего страшного… У нашей Заряницы вот- вот появятся котята.
Криворот посмотрел на мать.
– Когда у нее началось?
– Сразу после рассвета, - глухо ответила Моросинка.
– Ежевичинка очень встревожена. Говорит, что Заряница очень слаба, она так и не успела оправиться после лихорадки.
– Ничего, она у нас стойкая воительница, - упрямо возразил Криворот.
– Порой этого недостаточно, - вздохнула Моросинка и, сгорбившись, пошла прочь.
Проводив ее взглядом, Криворот подбежал к Выдрохвостой и Пачкуну.
– Может быть, Ежевичинке нужна какая-нибудь помощь?
– спросил он.
– Воды принести или меда?
– Она все перепробовала, - еле слышно ответила Выдрохвостая.
– И малиновый лист, и мед и все остальное… - Она покосилась на Пачкуна и прошептала на ухо Кривороту: - Ничего не помогает.
Из детской снова донесся протяжный стон, полный боли и муки.
– Она совсем измучилась, - вздохнула Выдрохвостая.
Трещотка подбежала к ним.
– Ну вот, Плавник нашел малышам занятие - сейчас они все охотятся на блоху в его хвосте!
– Старуха с тревогой посмотрела в сторону детской.
– Как там?
Вместо ответа Выдрохвостая скорбно вздохнула и покачала головой.
– Я пойду туда, - объявила старая кошка. Она решительно направилась к входу в детскую, пролезла внутрь и исчезла.
Из воинской палатки, зевая во всю пасть, выбрался Желудь.
– Как дела? Все уже закончилось?
– весело спросил он, но тут же осекся и замолчал, поймав взгляд Выдрохвостой.
Трещотка выбралась наружу. Ее добрые янтарные глаза потемнели от горя.
– Трое котят, - глухо сказала она.
– Все мертвые.
Пачкун бросился к ней, он весь дрожал, слова с трудом вырывались у него из горла.
– А… а что она? З-заряница?
Трещотка с невыразимой тоской посмотрела на него.
– Иди туда, - тихо сказала она.
Пачкун повернулся в сторону детской. Медленно, словно лапы у него вдруг сделались каменными, он сделал шаг, другой и побрел вперед. Он сгорбился, шкура у него вдруг обвисла и потускнела, словно молодой кот в одночасье превратился в дряхлого старика. Все племя в скорбном молчании смотрело, как он скрывается за ветвями детской. Затем оттуда донесся душераздирающий стон.