Прозрение
Шрифт:
— Понял. — Крапивка несколько секунд размышлял: — Небось сам Ярцев сообщил?
— Он говорил вам что-нибудь?
— Приходил в палату. Говорил — сообщу в прокуратуру. Там, мол, разберутся.
— О чем он хотел сообщить в прокуратуру?
— Как о чем? Дескать, он Проклов, а не Ярцев.
— Может, он хотел сообщить о чем-либо другом?
— Не знаю…
— В разговоре с вами он признавал себя виновным?
— Нет!
— А какие у вас основания считать, что Иван Проклов — это не кто иной, как профессор Ярцев?
— Я узнал его…
— Это еще не доказательство. Так ведь и я могу заявить,
— Дак я увидел его и сразу узнал! Понимаете, узнал! Этого мало?
— Для обвинения нужны факты.
— Да, попал я в переплет…
— Когда вы потеряли зрение? Сколько лет прошло с тех пор?
— Двадцать один год и шестьдесят семь дней.
— Всегда так точно запоминаете?
— На шестьдесят седьмой день после операции я узнал смо… Проклова…
— После того как сняли повязку, вы видели в больнице других людей? Или первым увидели его?
— Да какая разница? Ежели я не ошибаюсь? А я не ошибаюсь!
Ледогоров приподнял голову и уловил недоброе выражение в глазах Крапивки.
— Как вы можете доказать, что Ярцев и Проклов — одно лицо? Кроме следов памяти, у вас есть конкретные убедительные факты?
Крапивка напряженно думал. У виска на бледной коже вздрагивала пульсирующая синяя жилка.
Ледогоров что-то записывал, затем, отложив ручку, спросил:
— Припомнили?
— Я могу рассказать, как все случилось. Ну, убийство это… И тогда, может, вы поверите…
— Слушаю.
Ледогоров уловил, что рассказ Крапивки лишен подробностей. Он охватывал событие в целом. Восприятие зафиксировало скорее итог происшедшего. Возможно, в ранние годы его память удерживала мелкие детали, но время выветрило их. Или сработала психологическая защита, своеобразный охранительный барьер.
Будучи опытным следователем, Ледогоров не упускал из виду эту особенность в показаниях Крапивки.
— Вы не помните, кто хоронил ваших родителей?
Вопрос озадачил Федора. В памяти остались только звуки чьих-то рыданий и негромкая молитва священника. Да еще два гроба.
Он сказал об этом.
— Как вы жили после гибели родителей? Кто вас приютил?
— Дядя. Захар Крапивка. Он с отцом не ладил. Жил отдельно, в деревне Черенки. Туда меня и отправили. — Федор провел ладонью по столу. — Вспомнил. Захар Артемыч был на похоронах. Он и увез меня к себе. А мельницу вскоре забрали. Отца посчитали кулаком.
— Дядя жив?
— Нет. Их деревню немец сжег.
— Никого из односельчан вы не встречали?
— Не довелось. Жил в детском доме. Потом поступил в ФЗУ. А оттуда попал на спичечную фабрику, дежурным электриком. Там и призвали на фронт. Когда ослеп — не до розысков было.
— Вы встречались с Иваном Прокловым? До дня убийства?
— На пароме.
— Как это произошло?
— У нас Метелица занедужила.
— Кто?
— Лошадь. Метелицей звали. Отец за ветеринаром меня послал. А тот в Михайловке жил. Если в обход идти — далече, километров девять с гаком, а напрямки — на пароме, через реку, и трех не насчитаешь. Пошел на паром. Вот там и встретил его… На причале это было. Паром еще с того берега не отчалил. Стали ждать. Какой-то парень сидел на бревне. Чуть поодаль бабы с кошелками и мешками стояли. На базар собрались. Потом слышу: «А ты, хлопчик, куда топаешь? Садись, вдвоем веселей…» Я подошел,
— Фамилию паромщика не припомните?
— Нет. Федором его звали, как меня. А фамилии не помню. Да он помер небось.
— А еще Проклова встречали?
Крапивка рассказал историю с воздушным змеем, застрявшим на сосне.
Ледогоров вынул из портфеля карту, разложил аккуратно и разгладил.
— Это карта района, где вы жили. Вот Михайловка.
— Мы на отшибе… Десять верст в сторону. Хутор Камыши.
Вячеслав Александрович склонился над картой.
— Зря ищете, — заметил Крапивка. — Это ж не военная карта. Там другое дело.
— Не военная, но здесь все помечено.
— Как же вы догадались именно эту карту захватить? Ведь разговор про Михайловку только сейчас пошел.
— Здесь нет чудес, Федор Назарович. В больнице есть история вашей болезни. Там и ваше место рождения указано. Район мне неизвестный, решил познакомиться… — И, ткнув пальцем в карту, сказал: — Хутор Камыши. Вот он! Обозначен.
— Надо же… — скупо улыбнулся Крапивка, словно Вячеслав Александрович был иллюзионистом и показывал фокусы.
— В родных местах давно были?
— Как уехал к дяде — больше не бывал. А что, хотите наведаться? — сообразил Федор.
— Может случиться.
Крапивка подумал, что следователь предложит поехать вместе с ним, но сразу насторожился, решил: откажусь, своих забот по горло.
Ледогоров сложил карту, сунул в портфель. Тихо щелкнул замочек, блеснувший хромированной гладью. По всему было видно — разговор окончен.
Уходя, Ледогоров сказал:
— Завтра продолжим. Отдыхайте.
Крапивка молчаливо кивнул.
Когда исчез звук шагов следователя, он откинулся на спинку стула и, жестко сомкнув губы, остался наедине со своими думами. Теперь он был свободен от гнетущего потока вопросов. Они вызывали тупую долгую боль. Каждый новый вопрос мешал ей утихнуть.
Может, потому и не удалось рассказать следователю про очень странный сон, который приснился ему дважды и врезался в память. Неожиданное видение околдовало его робкой надеждой на удачу — он поймает Ваньку Проклова.
Ему снилось, что в дождливый осенний день он плутал по улицам города и никак не мог найти дорогу к дому. Забрел на глухую окраину. Рядом лес — густой, мокрый. Вокруг пусто. И вдруг из леса появилась машина. Никуда не сворачивая, подъехала к Крапивке. Шофер опустил стекло и, не высовывая головы, спросил: «Далеко ехать?» Лицо шофера перевязано, кепка нависает на лоб. «Знаю этот дом, у меня там приятель живет, — сообщил шофер. — Трешку дашь — поеду».