Прозрение
Шрифт:
Крапивка согласился, сел на заднее сиденье.
Машина шла быстро, Крапивка оглядывался по сторонам и, наконец успокоившись, поинтересовался фамилией приятеля. «Зовут Федором, а фамилию не знаю…» «Кто ж такой? — сказал Крапивка. — И я Федор». Шофер не обернулся, пробурчал: «Федот, да не тот».
Машина свернула на широкую улицу. И тут же раздался резкий свисток милиционера. Старшина попросил права: «Нарушаете правила, товарищ Проклов. Здесь поворота нет. Видите знак?» Шофер вышел из машины. Крапивка застыл… «И путевка у вас
Крапивка мигом выскочил из машины и, заикаясь, сказал старшине: «Я знаю этого человека…» Но он строго оборвал его: «Без вас разберемся, гражданин!»
Шофер рванулся в машину и с ходу набрал скорость.
«Он бандит, убийца! — кричал Крапивка. — А вы упустили!»
Старшина удивленно глянул на Крапивку и сказал: «Никуда он не денется… У меня документы. Поймаем!»
Крапивка побежал вдогонку, истошно крича: «Задержите его! Задержите!..»
Ледогоров проснулся рано, но чувствовал себя бодро.
Он облачился в синий спортивный костюм и, перекинув полотенце через плечо, вышел из гостиницы.
Отсюда к реке сбегала лестница с тремя маршами.
Берег был пустынный, только вдали у причала каменели у своих удочек рыбаки.
Вячеслав Александрович, энергично прошагав все восемьдесят семь ступенек, ступил на скрипучий светло-желтый песок.
«Повезло, — подумал он. — Благодать».
Широкая река спокойно несла свои воды, солнце старалось, серебрило ее бегущую чешую.
Лежа на песке, Вячеслав Александрович обдумывал вчерашнюю беседу с Крапивкой.
Десятки дел, расследованных им, требовали установления истины. И конечный итог виделся ему в образе медали, у которой две стороны: правда-истина и правда-справедливость.
Еще в университете он понял, что истину всегда можно восстановить. Это вопрос времени, старания и сообразительности.
А вот со справедливостью дело сложней. Тут порой действует фактор необратимости. Когда он выявляется в судебной практике, все дело становится похожим на оборванную фразу с неожиданным многоточием.
Случай с профессором Ярцевым — наглядное подтверждение.
Истина-правда будет доказана, а истина-справедливость, отмеченная в приговоре, уже никогда не осуществится.
Вячеслав Александрович пытался понять душевное состояние Крапивки.
В момент опознания Проклова он пережил потрясение. Затем началась внутренняя борьба, которая продолжается до сих пор. То слышны раздраженные заявления: «Я милицию не беспокоил… Не писал в прокуратуру», то сам собою, без понуканий звучит рассказ о бегстве Проклова с места преступления.
Ледогоров думал о том, что жизнь сплела горе и радость Крапивки в один узел. Какой же силой надо обладать, чтобы не поддаться искушению мести, давно ждущей своего часа!
«Неужели ему станет легче жить, если Ярцев будет осужден? — думал Ледогоров. — Неужели еще одно горе позволит Федору Крапивке спокойно
На большой скорости промчались моторные лодки, разорвав утреннюю тишину.
С Крапивкой он встретился после обеда в его маленькой комнате.
— Я все думаю про наш разговор, — сказал Крапивка. — Разное у нас положение. Вы поймите: вам проще. Вы все время задаете вопросы, дорогой товарищ. В жизни это всегда выгодней. А я все время отвечаю. Я сейчас живу как на перекрестке… Все сызнова начинать надо. И дом, и работу. Думаете, легко? Я к тому толкую, что я, конечно, пострадавший, но совесть-то должен иметь. Не понравилось вам, что у меня точный счет — двадцать один год и шестьдесят семь дней…
Вячеслав Александрович хотел ответить, но сдержался, не стал перебивать.
— Вот я, к примеру, полжизни под горем ходил. Да разве ходил? Ползал стоя, как все слепые. И еще я так думаю: иногда вопросом можно человека сшибить. Я знаю, дело ваше служебное, казенное. Но понимать должны? Верить должны?
— Насчет моей позиции вы, думается, не очень удачно выразились, — сказал Ледогоров. — И про вопросы тоже. Мое служебное положение обязывает докапываться до истины. Сами понимаете, главное средство добыть ее — проникнуть в суть дела. И без вопросов не обойтись. Иногда из сотни вопросов возникает один ответ, самый важный. Он-то и приближает к истине.
— Интересно говорите, — заметил Крапивка. — Только я не про службу вел речь. Про свое положение. Жить-то мне как? Свою память глушить? Она наотрез не отступается от того, что знает!
— Запоминаешь ведь не только то, что любишь, к чему привязан. Чаще наоборот. Вот и у вас такое. Но на минутку поменяйтесь с Ярцевым — и вы, если доверитесь только памяти, сразу почувствуете свою беззащитность.
Лицо Крапивки застыло в недоумении. Он снял очки и долго протирал стекла мятым платком.
Ледогоров вынул из папки протокол допроса Крапивки и сказал:
— Прочтите, пожалуйста, и подпишите.
Крапивка подтянул к себе листы бумаги и, не глядя на них, постукивал пальцами по столу. Было видно, что он чем-то озадачен.
— Прочтите, — напомнил Вячеслав Александрович.
Коротко вздохнув, он надел очки и стал читать.
— Подписывать не буду.
— Что-нибудь искажено? Записано не так, как вы говорили?
— Претензий не имею. Ну, в смысле записи…
— Тогда в чем же дело?
— Во мне! — Крапивка вдруг поднялся. — Я смерти его не хочу!.. — И твердо повторил: — Не хочу!
— По истечении пятнадцати лет смертный приговор не может быть применен к осужденному, — сказал Ледогоров.
— Не в том дело! Как я жить-то смогу? Как?!
— Может быть, вы усомнились в своих показаниях? Не убеждены, что он Проклов? Произошла ошибка?
— Не было ошибки! — воскликнул Крапивка.
Ледогоров заметил, как у Крапивки лоб покрылся испариной.
— Может, вам лучше прилечь?