Прозрение
Шрифт:
— Как помочь вам, право, не знаю. К вечеру они придут сюда. Да, есть еще один человек, — неожиданно оживился председатель. — Петро Хрипич. Он в те годы в районной милиции работал. Правда, лет ему много. Может, позвать? Он у младшего сына живет. Тут недалече. В колхозе «Победа».
— Пригласите, пожалуйста.
— А может, фотокарточку того гражданина повесить на доску? Вот здесь, у сельсовета? Кто узнает — отзовется. По этому шляху многие ходят, — предложил председатель.
Вячеслав Александрович
— Подумаем, как поступить, подумаем.
Первым в сельсовет пришел Хрипич.
Он посмотрел на мальчишеское лицо Вячеслава Александровича и удивился:
— Такой молодой, а уже прокурор в Москве?
— Следователь, — поправил Вячеслав Александрович.
— О чем будет разговор?
— Очень важный, — сказал Ледогоров. И, сообщив, что председатель и секретарь сельсовета являются сейчас понятыми, продолжал: — Вы слышали что-либо про убийство на хуторе Камыши летом тридцатого года?
— Сразу и не припомнишь. Тогда было много хлопот у милиции. Неспокойный год. Климовича, председателя колхоза, топором зарубили. Это помню. Я бандюгу в район привез. Но Климовича гады настигли в правлении. Это не в Камышах. — Он посидел, подумал. — Там вроде тихо было. Назар Крапивка не любил шума…
Услышав фамилию Крапивки, Вячеслав Александрович насторожился:
— А Проклова знали?
— Кого? — переспросил Хрипич.
— Проклова.
— А как же, — неожиданно подтвердил Хрипич. — Нескладный был мужик. Перекати-поле.
— Он инвалидом был?
— Какой инвалид? Кто сказал? Здоровый бугай. Непутевый. Никакой не инвалид.
— С костылем ходил. Так рассказывают, — уточнил Вячеслав Александрович.
— Да плюньте им в глаза, товарищ следователь.
— Вроде правая нога до колена была ампутирована, — продолжал Вячеслав Александрович и, раскрыв папку, вынул пять фотографий, среди них две Ярцева: одна — взятая у Крапивки, другая — прошлогодняя. — А эти люди вам не знакомы? Приглядитесь.
Хрипич взял фотографии, отошел в дальний угол комнаты. Он долго вглядывался, по-всякому вертел фотографии, временами оборачиваясь на притихшего Вячеслава Александровича. Наконец вернулся к столу и решительно сказал:
— Чужие люди. Не знаю. Врать не буду. И Проклова тут нет. У Проклова не глаза, а одни щелки от пьянки были…
Через час Вячеслав Александрович снова сидел в сельсовете, и трое односельчан — в присутствии понятых — держали фотографии и сверлили их слабыми глазами.
Маятник стареньких висячих часов, раскачиваясь, громко отщелкивал время.
— Значит, надо сказать, кто это? — уточнил свою задачу рыжебородый счетовод Игнатюк.
— Правильно, — подтвердил Вячеслав Александрович. — Никого не признали?
— А
— Про то убийство, что вы говорили, ничего больше не известно? — спросил худой бритоголовый ветеринар.
— Кое-что известно, — односложно ответил Вячеслав Александрович.
— Узнал! — неожиданно воскликнул старик Трегубович. — Он, ей-богу, он! Узнал. Это Данила Суровегин. Они рядом с нами жили. У ближнего колодца. Угадал или нет?
— Нам гадать нельзя. Нам нужно точно знать, — сказал Вячеслав Александрович.
— Я точно говорю: Данила.
— Спасибо. А вы? — Он обратился к стеснительному щуплому мужичку. Тот сидел у окна и зачем-то смотрел фотографии на просвет.
— Думаю.
— Думать не след. Вспоминать надо! — посоветовал председатель сельсовета.
Прошло еще несколько минут, и стеснительный мужичок убежденно произнес:
— Люди не из нашей деревни. У нас таких не было. Эти в Степичах проживали.
— Выходит, никто не признал, — подвел итог председатель. Ему было неудобно за односельчан, он смущенно потирал подбородок.
Вячеслав Александрович поблагодарил всех, аккуратно сложил фотографии в папку, туго завязав ее синие тесемки.
— Что-то знакомое в этом лице. — Шкапич всматривался в снимок, зачем-то откидывал седую голову и шепотом называл разные имена, подсказанные усталой памятью: — Черты знакомые, а кто, не назову.
— Попробую вам помочь. В тридцатом году на хуторе Камыши убили мельника и его жену. Не припоминаете?
— Это когда бандиты скрылись?
— Да.
— Один из них?
— Третий, который бежал.
— И здесь его фото? — учитель кивнул на снимки.
— Возможно. Это надо установить.
— Столько лет прошло. Трудно. В двадцать девятом году меня лихорадка замучила. Мы с женой к ее родне поехали в Тамбов. Там два года прожили. Потом домой потянуло. Как вернулись, слышали про эту историю. Задачка… Постойте, а как же фотография? Значит, третий пойман?
— Нет, есть подозрение. Необходимо опознание. Доказательство.
— Допустим, я бы назвал его имя, фамилию — вас бы это устроило?
— Конечно. Опознание свидетеля — важный Факт.
— Право, не знаю. Как бы беды не натворить. Я еще подумаю. Можно?
Вячеслав Александрович не стал больше беспокоить учителя и вышел на сельскую улицу.
Небо пылало от вечерней зари. В Москве ее не увидишь. В Москве солнце давно садится за частокол панельных башен.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Дмитрий Николаевич и Останин лежали на песке, прикрыв головы влажными полотенцами.