Пруденс (Чужой мужчина)
Шрифт:
— Бедная Роза, — сказала я, вытирая кусочком хлеба последние следы подливки с тарелки. — Ей необходим хорошенький романтически влюбленный миллионер.
— Ей необходимо надавать хорошеньких пинков под зад, — проворчал Туз. — К тому же она, как вампир, высосет любого миллионера за несколько месяцев. Ей только покажи деньги, и она не остановится, пока не истратит их все. В этом смысле она ужасно влияет на Мэгги. У них даже началось нечто вроде соревнования: Мэгги видит, что Роза скупила половину Уэстморленда, и не понимает, почему бы ей не сделать то же самое с оставшейся половиной. Чем скорее Джек увезет ее отсюда, тем лучше.
— Ей надо родить ребенка.
— Конечно, надо. По крайней мере, ей будет чем заняться.
— А они пытаются?
— Да, они сейчас здорово пытаются, ты же видела вчера. Мне даже хочется иногда треснуть их лбами друг о друга. Хочешь кусочек пудинга?
— Нет, спасибо, лучше еще кофе. Если у нее будет ребенок, она будет меньше ревновать Джека к Люкасте, — сказала я.
Туз наполнил мой бокал вином.
— Ты ведь хорошо ладишь с Люкастой, правда?
— Да, — ответила я. — Ну и что? Ведь не я ее мачеха. Люкаста приятная девочка, но она еще только учится дипломатии. Она одновременно может одной стороной лица сияюще улыбаться Джеку, а другой совершенно отчужденно смотреть на Мэгги. И, хотя я думаю, что Джек прекрасный…
— Я несколько раз пытался…
— Заткнись, — оборвала я Туза. — Я знаю твои методы, в этом случае они неприменимы. Конечно, он твой брат и все такое, но он совершенно бесчувственен по отношению к Мэгги. Он все время затыкает ее, и я ничего не могу с ним поделать.
— Я надеюсь только на Бога, что они не разойдутся, — признался Туз.
— Потеря одной жены выглядит как неудача, — продолжала я. — Но потеря второй уже смахивает на легкомыслие. И будет очень трудно заставить кого бы то ни было относиться к тебе серьезно, когда у тебя за спиной две неудачные женитьбы.
— Иногда ты бываешь очень разумной девочкой, разве нет?
— Только не для себя, — ответила я, задумчиво процарапывая крестики на поверхности коричневой сигары.
На некоторое время над нашим столиком повисла тишина.
Туз задумчиво посмотрел на меня, потом сказал:
— А вот Пендл беспокоит меня по-настоящему. Если он и дальше будет вести себя так неосторожно, то может угодить в большую беду.
— Ах, Пендл, — отозвалась я, занимаясь расковыриванием мягкой сердцевины булочки и скатыванием шариков из мякиша. — Пендл начал бегать за мной только потому, что я похожа на Мэгги. Он пытался избавиться от привычки к ней.
— Если не хочешь, то не будем об этом говорить.
Я с некоторым удивлением осознала, что на самом деле хочу поговорить на эту тему.
— В первый же вечер нашего знакомства он притащил меня в свою квартиру и попытался овладеть мною. Мы встретились на вечеринке, и я была чуточку пьяна. Когда мы уже раздели друг друга, он внезапно остановился. Он просто не мог заставить себя продолжать, я его не возбуждала.
Я почувствовала, как мое лицо заливается краской, и отпила глоток вина из бокала.
— Это было ужасно. Казалось, ему было противно прикоснуться ко мне, как человеку бывает противно прикоснуться к жабе. Мне кажется, я уже тогда знала, что у нас с ним ничего не получится, но я из тех, кто поливает цветы до тех пор, пока они окончательно не погибнут. Я знала, что живу в раю для дураков.
— Но это все же лучше, чем не в раю, — сказал Туз. — Мне очень жаль. Должно быть, тебе было нелегко с ним.
— Да, не слишком весело. В какой-то степени это напоминало непрекращающийся кошмар, в котором, однако, последствия уже не так неприятны, как начало. Похоже на историю с Красной Королевой из «Алисы в Зазеркалье», уколовшей палец: сначала боль, а потом уже укол.
— И последующие уколы уже ничего не могли изменить в создавшемся положении, — досказал за меня Туз. — Я хочу заказать себе еще бренди. Не желаешь присоединиться?
Потом мы несколько часов гуляли по галечному пляжу. На берег с шумом накатывали волны, а над нашими головами кружили и жалобно кричали чайки. Внезапно я посмотрела на Туза, и мое сердце замерло в груди от восторга, так он был красив: лицо разгладилось, мрачное выражение исчезло, черные волосы слегка растрепались на ветру.
— Ты так долго молчишь, — заметил Туз. — О чем ты думаешь?
— Я… — я запнулась. — Я думаю о том, как здесь здорово и как мне не хочется снова возвращаться на работу к моему противному старому боссу.
— А сколько ему лет?
— Он уже совсем старый, — не подумав, заявила я. — Ему должно быть уже тридцать. — Тут до меня дошло, что я ляпнула. — Ой, я имела в виду… Ну, я просто называю его моим «старым боссом», как некоторые мужчины называют своих жен «старухами», когда они еще совсем молоды. Вот что я имела в виду.
— Понимаю, — сухо отозвался Туз.
Вернувшись к машине, мы еще несколько минут смотрели на море. «Господи, — молилась я про себя, — ну подскажи ему поцеловать меня». Но Бог не внял моим молитвам. Туз закурил сигарету.
, — Я приезжал сюда с Элизабет незадолго до ее гибели, — неожиданно сказал он. — Был чертовски холодный день, но ей было не привыкать к холоду. Я всегда держал для нее в запасе перчатки — она имела привычку терять их. А дома она набила одиночными перчатками целый ящик в комоде, потому что ужасно не любила выбрасывать вещи, которые дарил ей я.
Я почувствовала, как мои глаза наполнились слезами.
— Ты до сих пор тоскуешь по ней?
— Быть вдовцом — чертовски неприятно. Это похоже на рану, полученную на войне — вроде зажила, но все время напоминает о себе. — Я видела, как Туз сдерживает себя и осторожно подбирает слова. — Это вгоняет в депрессию. Когда встречаешься со старыми друзьями, сразу вспоминаются времена, когда мы веселились с ними вдвоем. Начинаешь избегать встреч со счастливыми семейными парами — невозможно смотреть на их счастье. Чувствуешь, как разрастается ожесточенность и безразличие к окружающим. А сострадание только унижает. Все время кажется, что все тебя жалеют и опекают.