Пружина для мышеловки
Шрифт:
Н-да, печальная история… Петя и Любочка. Его дедушка и бабушка. Мусатов внимательно слушал рассказы супругов Перхуровых и то и дело ловил себя на том, что пытается осознать: речь идет о его кровных родственниках, о бабушке, дедушке и отце. И если бы все сложилось иначе, если бы мама так и оставалась женой Олега Петровича Личко, то его, маленького Андрюшу, привозили бы сюда каждое лето, и он, наверное, бегал бы как раз по этой вот немощеной улице, которая видна из окна, и лазил бы вместе с местными мальчишками через вот этот забор, чтобы воровать яблоки из сада Перхуровых или объедать смородиновые кусты… Он пытался
– Значит, ничего не сохранилось, ни документов, ни фотографий? – безнадежно спросил Андрей.
– Ничего. Все сгорело. Я думаю, это мальчишки набезобразничали, – авторитетно заявил Перхуров. – Все знали, что хозяин умер, дом стоит пустой, ну вот они и забрались туда. Знаете, как это бывает? Пиво, дешевое вино, сигареты. Может, окурок бросили непотушенный, а может и подожгли из хулиганства.
Может, может… Какая разница, из-за чего сгорел дом, важно то, что свидетельства о смерти Олега Петровича Личко теперь нет. А его надо раздобыть во что бы то ни стало.
В Вологодскую область Андрей смог поехать только через неделю. Психиатрическую больницу он нашел на удивление легко, супруги Перхуровы, хоть и не знали ее точного адреса, но, обладая хорошей памятью, вспомнили все, что их соседи Личко о своих поездках и этой больнице рассказывали, и Андрей ехал, вооруженный яркими ориентирами: названиями станций, указаниями на промышленные предприятия и прочими важными сведениями, которые, конечно, могли за полтора десятка лет значительно устареть. С предприятиями именно это и произошло, а вот названия станций и географические ориентиры сохранились, и это здорово помогло.
Свидетельствами о смерти ведал ЗАГС, куда Андрей и направился в первую очередь, но там его ждало разочарование: никаких архивов не сохранилось, в девяносто девятом году произошло перерайонирование, местные административные органы сливались, разливались, ликвидировались и вновь создавались, и после всей этой суеты найти ничего просто невозможно. Компьютерной базы, соответственно, и не было, ее начали создавать только два года назад.
– Вы сходите в больницу, пусть они поднимут свои архивы, – посоветовали Андрею, – они дадут вам новую справку о смерти, а мы на ее основании выпишем повторное свидетельство.
Больница показалась ему не просто страшной – жуткой. Деревянное трехэтажное покосившееся здание, насквозь пропитанное запахами отчаяния, лекарств и тушеной кислой капусты. На колченогих лавочках сидят, греясь под первым слабым весенним солнышком, люди со странными лицами и неестественно окаменевшими спинами. А глаза у этих людей такие, словно они или совсем ничего в этом мире не понимают, или, наоборот, знают о нем что-то такое, что другим знать не дано.
Кабинет главврача находился на втором этаже. На белой двери с давно облупившейся краской висела табличка: «Главный врач Юркунс Л.Я.» Андрей достал из портфеля сложенные в пластиковый файл документы – свидетельство о разводе матери с Олегом Петровичем Личко, свой паспорт и прочие бумаги, из которых было видно, когда и почему изменялась его фамилия, – и решительно вошел в кабинет, порадовавшись про себя, что никаких приемных со строгими секретаршами здесь не было.
Едва переступив порог, Андрей наткнулся на острый взгляд ярких светлых глаз, которые оказались почему-то очень близко. В следующий момент он сообразил, что кабинет главного врача был таким маленьким, что каждый входящий, не успев сделать и полшага, оказывался перед столом, за которым сидел пожилой мужчина в ослепительно белом халате.
Мусатов, привыкший к просторным и хорошо обставленным офисам, до того растерялся, что вместо заготовленных фраз промямлил:
– Ой, здрасьте…
– Добрый день. Вы ко мне?
– Если вы главный врач – то к вам. Можно?
– Можно. Да вы присядьте, – хозяин кабинета указал на стул, в который Андрей уже уперся коленями. – Слушаю вас.
Осторожно развернувшись, чтобы ничего не разгромить и не уронить в этой немыслимой тесноте, Мусатов присел на стул и тут же почувствовал, как тот угрожающе зашатался.
– Моя фамилия Мусатов, – представился он.
– А имя?
– Андрей Константинович.
– Лев Яковлевич, – ответно представился главврач. – Так я вас внимательно слушаю, Андрей Константинович. Какие у вас проблемы?
– В вашей больнице находился на излечении Олег Петрович Личко, здесь же он и скончался много лет назад, в девяносто первом году. К сожалению, свидетельство о его смерти утеряно. Я уже был в ЗАГСе, меня отправили к вам за справкой, на основании которой мне выпишут повторное свидетельство. Что мне нужно сделать, чтобы получить дубликат справки о смерти?
Андрею показалось, что при упоминании фамилии Личко что-то неуловимо изменилось в лице доктора Юркунса. Или только показалось?
– Только одно: вы должны доказать, что имеете право на получение этого документа. После этого дубликат вам выпишут в течение получаса. Архив сегодня открыт, так что сложностей не будет. Итак?
Андрей молча протянул главврачу папку с заготовленными документами. Лев Яковлевич читал каждую бумажку так долго, словно текст был написан по меньшей мере иероглифами. Наконец он поднял голову и выстрелил в Андрея ярким залпом из своих светлых пронзительных глаз.
– Правильно ли я понял из представленных документов, что вы являетесь сыном Олега Петровича Личко?
– Да, правильно.
– И судя по тому, что ни вы, ни ваша матушка сюда никогда не приезжали…
– Да, верно. До семнадцати лет я вообще не знал, что мой родной, или как теперь принято говорить, биологический отец находится в психиатрической больнице.
– Позвольте полюбопытствовать, а что вы о нем думали? Где он, по-вашему, находился? Вам рассказывали, что он летчик-испытатель и героически погиб при выполнении государственного задания?
Ну вот, со скукой подумал Мусатов, сейчас начнется лекция о том, что не знает только тот, кто не хочет знать, и как нехорошо бросать больного отца и ни разу его не навестить.
– Мне говорили, что я рожден вне законного брака и никаких сведений о моем отце мама не имеет. До определенного момента мама даже имени его не называла. То есть до девяти лет у меня было отчество «Олегович», но фамилии отца я не знал, потом меня официально усыновили и я стал «Константиновичем».