Пружина для мышеловки
Шрифт:
Сдалась. Бедная девочка не устояла перед змеем-искусителем. А жаль. Я до последнего надеялся, что она не возьмет рукопись. Ан нет, взяла.
– Не будет ничего, я тебе обещаю.
– Как вы можете знать?
– Знаю. Я знаю Майку как облупленную. И жизнь знаю. Не будет тебе ничего.
– Но мне же учиться у нее… Я у нее в творческом семинаре, как же я ей в глаза смотреть буду?
– Будешь. Как
– Почему?
– Потому. Давай бери папку и прячь в сумку.
Истомина закончила, наконец, свой трудный разговор и вышла из кухни с телефонной трубкой в руке.
– Вы что, Игорь? – удивилась она, наткнувшись на меня. – Почему вы здесь?
Я передумал уходить. Вернулся вслед на Истоминой в комнату и все ей рассказал.
– Господи, – прошептала она, бледнея, и горько заплакала.
Я не знал, чем ее утешить. Я сам много лет пишу музыку и отдаю Борису Безрядину, а потом эти песни, многие из которых становятся хитами, считаются написанными совсем другими людьми. Я только деньги получаю, правда, хорошие, поэтому меня все устраивает. Но я понимаю, сколько души и самого себя вкладывается в каждое произведение, и когда его вот так, нагло, в открытую, воруют, становится, наверное, ужасно больно. Как будто часть твоей жизни украли.
Внезапно Истомина перестала плакать, подняла лицо и улыбнулась.
– Ничего, Игорь, – спокойно произнесла она, вытирая слезы. – Ничего. Все правильно. Все хорошо. Пусть так и будет. Я это заслужила. Я сама когда-то так поступила, теперь так поступили со мной. Все вернулось. Так и должно быть, все обязательно должно возвращаться. Налить вам еще чаю?
В спальном вагоне поезда «Санкт-Петербург – Москва» было жарко натоплено, и Андрей Мусатов сразу вместе с курткой снял джемпер, оставшись в джинсах и рубашке. Он провел выходные с родителями и теперь возвращался в Москву. Завтра на работу.
Хорошо бы ехать без попутчиков, без ненужных разговоров. Раздеться и лечь. Ему иногда везло, если вторым пассажиром в двухместном купе оказывалась женщина и она просила проводника перевести ее в «женское» купе. Даже в наше характеризующееся свободой нравов время есть еще много женщин, которые не хотят проводить ночь в поезде наедине с незнакомым мужчиной. Бывало,
Но не получилось. Вторым пассажиром оказалась молодая женщина, привлекательная и, к неудовольствию Андрея, общительная, которая прямо с порога начала знакомиться и сообщила, что ее зовут Ликой.
– Хотите, я попрошу проводника перевести вас в купе, где едет дама? – предложил Андрей, втайне надеясь получить согласие.
– Да нет, зачем? – лучезарно улыбнулась попутчица. – Я и здесь отлично высплюсь. Вы меня совершенно не стесните.
До отхода поезда оставалось еще пятнадцать минут, по коридору ходил продавец газет и журналов, зычным голосом предлагая пассажирам свой товар. Попутчица выглянула из купе:
– Будьте добры.
Продавец зашел и разложил на полке прессу. Лика выбрала две газеты и протянула купюру в пятьсот рублей.
– Да что вы, девушка, у меня сдачи не будет.
– Но у меня нет мелких денег.
– Ну поищите. Всего-то нужно восемнадцать рублей, а вы мне пятьсот даете.
– Да нет у меня, я же сказала.
Андрей с досадой вздохнул и полез в карман висящего на вешалке пиджака за бумажником.
– Я дам.
– Ой, спасибо вам, – благодарно защебетала Лика. – Я потом у проводника разменяю и вам отдам.
Андрей дал продавцу пятьдесят рублей, получил сдачу и начал аккуратно складывать деньги в бумажник, купюры – в одно отделение, монеты – в другое, на молнии.
– Ой, это ваша мама? – Лика стояла рядом и не стесняясь рассматривала маленькую цветную фотографию Ксении Георгиевны, вставленную с закрытое прозрачной пленкой отделение бумажника.
– Да, – сухо ответил он.
– А это?
Рядом с фотографией матери была еще одна, черно-белая. Она появилась там совсем недавно. Андрей почувствовал, как губы свело судорогой. Он знал, что рано или поздно наступит момент, когда ему придется произнести это вслух. И знал, что это будет трудно. Ну что ж, сейчас – так сейчас.
– Это мой отец, – сказал он и улыбнулся.
Ему показалось, что стена рухнула, и за ней открылся прекрасный и сияющий мир.