Пружина для мышеловки
Шрифт:
Она сделала так, как он посоветовал: дождалась очередного убийства, в сентябре, и пришла в милицию сама. И все получилось.
Но она продолжала любить Аргунова, черт бы его взял! Спала со Славой, причем делала это с явным и нескрываемым удовольствием, а любила Аргунова. И когда перед самым двадцать пятым съездом КПСС прошел суд над Личко, Ситников понял, что нужно что-то делать. Нужно придумать что-то еще, что еще крепче свяжет Лену с ним. И брат Лены, Михаил, стал разменной картой. Ситников принялся убеждать свою любовницу, что с Мишей «надо что-то решать», что в любой момент все может открыться и Лену посадят. Он знал, что никаких родственных чувств Елена к брату не испытывает и что все ее усилия были направлены только на то, чтобы не оказаться сестрой сумасшедшего маньяка, поскольку с такой репутацией ей будет трудно и замуж выйти «в хорошую семью», и книгу издать. Кому нужна жена, которая может наградить потомство признаками отягощенной наследственности?
Уговорить Лену «решить с Мишей» оказалось несложно, ибо уголовная ответственность за оговор – тоже не подарок в плане матримониальных и честолюбивых устремлений. Когда она сказала: «Это даже интересно… Будет, что описать в новой книге», Ситников покрылся холодным потом. И понял, что отныне любит ее еще сильнее. Она падала в бездну бесчеловечности и тянула его за собой, и – о боже! – сколь сладостен был ему этот страшный полет…
С Мишей они «решили». И через пару месяцев Ситников опомнился. Никакое падение не может длиться бесконечно, рано или поздно человек достигает дна пропасти и либо погибает, либо пытается выбраться. Слава Ситников выбраться не смог, потому что рабские оковы лишали его возможности двигаться свободно. Он понял, что отныне не только он сам обладает знаниями о тайнах своей возлюбленной, но точно так же и она обладает тайной о нем. Они – соучастники убийства, и в этом смысле они равно опасны друг для друга. Стоит ему сделать хоть что-нибудь, что не понравится Лене, и она… Нет, нужно успеть первым. Все равно эту любовь невозможно больше терпеть, невозможно мириться с тем, что она продолжает любить другого, невозможно жить с постоянным страхом ее потерять, с ежедневным ожиданием шантажа.
Ситников все продумал. Он знал не только о болезни Михаила, но и о том, что у Лены психически больная мать. Он был уверен, что при расследовании смерти Лены об этом сразу же станет известно, и следствие пойдет по предсказуемому пути, точно так же, как это было с Мишей. Ну а как иначе? Брат – самоубийца, мать – в психушке, отягощенная наследственность. Все ведь очевидно.
Он тщательно выбрал многоэтажный дом, в котором был легкий доступ на крышу. Он придумал романтический предлог, чтобы прийти туда вместе с ней. Она поверила. Она считала себя намного умнее и хитрее окружающих, и ей даже в голову не могло прийти, что ее могут обмануть. Она была настолько уверена в рабской покорности Ситникова, что никогда не заподозрила бы его в намерении поднять на нее руку. А он поднял…
Когда спустя много лет он встретил Олесю, ему показалось, что Лена вернулась к нему. Такая же циничная и безжалостная, холодная и практичная. Жизнь движется по спирали, и все повторяется, и все возвращается. И только теперь, умирая на больничной койке, он понял, что это не так. Жизнь действительно движется по спирали, и на каждом следующем витке человек неизбежно оказывается над той точкой предыдущего витка, где что-то произошло. Вдоль витка путь кажется длинным, и ты с каждым шагом все больше удаляешься от той точки, и вот тебе уже кажется, что ты совсем далеко, но наступает момент, когда расстояние сокращается, ты над точкой, всего в миллиметре от нее, и зло, которое ты там оставил, протягивает руку и достает тебя. И ты понимаешь, что это и не спираль вовсе, а сжатая пружина. Пружина для мышеловки, в которую ты сам себя загнал. Он убил Лену, но пришла Олеся и убила его. Спустя тридцать лет мертвая Лена Шляхтина его достала. Все возвращается…
…А этот мальчик, сидящий у его кровати, все задает и задает свои вопросы, и Ситников понимает, что ответы ему не очень-то и нужны. Он и так все знает. Ну, почти все. Зачем теперь скрывать? Какая разница?
– Вы хорошо знали характер Льва Александровича Аргунова, вы понимали, что если однажды он уже поверил в то, что совершил преступление, то поверит и еще раз. Вы хотели выбить его из колеи, заставить нервничать, потерять над собой контроль, сделать плохо соображающим, восковым, послушным. И когда на его фирму наедут рейдеры, он побежит к вам за помощью и сделает так, как вы ему советуете. Он же всегда следовал вашим советам, правда, Вячеслав Антонович? Вы посоветовали ему перевести активы на фирму вашего сына, он так и поступил. А что должно было случиться потом? Вы ведь хотели, чтобы деньги остались у Григория, а их пришлось бы возвращать. Так что должно было случиться? Аргунов должен был выйти из игры, правильно?
– Правильно, – тихо произносит Ситников.
– Каким образом? Неужели вы собирались убить и его тоже? Да нет, вряд ли, – словно сам с собой разговаривает гость и медленно качает головой, – это слишком опасно. Ведь ни для кого не секрет, что деньги Аргунова оказались у вашего сына, и вас стали бы подозревать в первую очередь. Вы собирались довести Льва Александровича до самоубийства. Суицид – штука для вас безопасная, вы уже дважды его инсценировали, опыт есть. Вы продолжали бы мучить Аргунова подброшенными уликами до тех пор, пока
Ситников улыбается. На мгновение ему становится смешно. Столько суеты, столько планов – и все для чего? Зачем? Левка Аргунов… Смешно. Только перед смертью приходит понимание бессмысленности и никчемности усилий, на которые тратишь свою жизнь. Конечно, Лева сам покончил бы с собой, он слишком слаб и труслив, чтобы выдержать такое. Разумеется, Ситников не собирался пускать дело на самотек, он бы помог. Вот, к примеру, тот милиционер, который приходил к Левке, когда его не было дома. Ситников по своим каналам узнал, что в том районе, где находится загородный дом Аргуновых, произошло убийство, позвонил в местный отдел милиции и, не назвавшись, сообщил, что видел мужчину с двумя собаками, гуляющего в лесу в интересующее следователя время. Возможно, этот мужчина видел убийцу… Леву ни в чем не подозревали, к нему пришли как к возможному свидетелю, а какой эффект? Потрясающий! Еще парочка таких же фокусов – и Левка окончательно потерял бы рассудок. Тем более было сделано все для того, чтобы Леву заподозрили в двух убийствах – Ксении Брайко и Юрки Забелина. Его уже начали таскать на допросы, а уж если у него обнаружили бы пистолет, из которого застрелены обе жертвы, он бы до конца своих дней отмывался. Нет, такого натиска Лева точно не выдержал бы, сломался.
– Забелин знал о ваших планах?
– Нет, мы много лет не виделись.
– Значит, вы использовали его втемную? Он не знал, для кого нанимает рейдеров?
– Нет, не знал.
– А ваша невестка Олеся? Она знала, для чего вы попросили ее познакомиться с Забелиным?
– Нет. Зачем ей знать? Я велел – она сделала.
Значит, и об этом уже известно… Быстрые они. Или Олеся сказала? Да какая разница, как они узнали. Узнали – и все.
– Для чего? Вам нужно было, чтобы Забелин снял квартиру для встреч с ней, да? Вы еще с молодости знали, что ваш друг Юрий Забелин никогда не водил любовниц к себе домой и не использовал для интимных встреч служебный кабинет, и вы рассчитывали на то, что он и сейчас придерживается этих же правил. Вам нужна была квартира, где вы можете с ним встретиться внезапно, так, чтобы он не успел никому рассказать, что встретил старого друга Славу Ситникова. Я прав?
– Да, вы правы. Как с вами скучно… Вы все знаете, я тоже все знаю, так к чему этот разговор? Я не собираюсь ничего отрицать, я все равно умру через несколько дней, и посадить меня вам не удастся. Считайте, что я во всем признался. Чего еще вы хотите?
– Расскажите о том, как вы убили Ксению Брайко.
– Я устал… Мне трудно говорить.
– Тогда я сам скажу. Вам нужно было натравить следствие на Аргунова, это было частью запланированной психологической атаки на него. Убийство рейдера, организовавшего скупку акций предприятия, имеет под собой мотив, который указывает в первую очередь на владельца предприятия, и неприятности у Аргунова начинаются. За этим следует убийство Забелина, который рейдеров нанимал, и это может быть истолковано следствием как второе звено этой же цепочки. Давление на Аргунова усиливается. А вы попутно решали и свою собственную задачу, в лице Забелина вы убирали человека, который знает, каким способом вы много лет назад устраивали свою жизнь. Зачем вам свидетели ваших неблаговидных поступков? Да, Забелин много лет молчал, он даже не искал встреч с вами, но кто знает… Люди непредсказуемы. Когда-то давно у вас была общая тайна с Леной Шляхтиной, потом вы сообразили, что соучастие – палка о двух концах, и решили проблему. С Забелиным вышло то же самое, вы были соучастниками, вы все делали вместе – искали информацию, фальсифицировали улики, разрабатывали сценарии и претворяли их в жизнь, но теперь вы вдруг подумали о том, что ваш старый друг может стать для вас источником опасности. Он может заговорить. Так вот, о Ксении. Вы позвонили ей, представились человеком, заинтересованном в поглощении предприятия, расположенного в районе Волоколамска, и предложили ей поехать посмотреть на месте фронт будущих боевых действий. Вы выбрали момент, когда партнер Ксении Дмитрий Найденов уехал из Москвы на несколько дней, потому что иначе был бы риск, что с вами поедет он, а не Ксения. Вы не были уверены, что справитесь с молодым сильным мужчиной. Дальше все было просто. Остановка на окраине леса, предложение пойти «мальчикам – налево, девочкам – направо», выстрел. Примерно так?
Ситников усмехается.
– Как пошло… Нет, я предложил ей выйти подышать, сказал, что у меня голова кружится. Сосудистая недостаточность.
– Тоже красиво. Теперь о Забелине. Как вам удалось устроить встречу с ним таким образом, чтобы он не смог о ней никому рассказать? Следили за ним?
– Конечно. Он отправил жену в Англию, к дочери, и занялся обустройством гнездышка для свиданий. Вот тут я его и подловил. Якобы случайно встретил на улице и предложил «посидеть, вспомнить молодые годы». Куда еще он мог меня повести, если мы стояли возле того дома, где он только что снял квартиру?