Прячьтесь! Будет ограбление!
Шрифт:
– Парни, приколитесь! – прошептал Покровский, направив фонарик в сторону от себя. И круг света от него осветил электронный кодовый замок на дверце вмурованного в стену сейфа.
В сложившейся ситуации радовало одно – было не так скучно, как могло бы оказаться для троих молодых людей, укрывшихся в шкафу от хозяина дома, в который они проникли. Синявкин смотрел «Красную жару», и парни занимались тем, что вслушивались в искрометные диалоги Шварценнеггера и Белуши, подмечая для себя интересные реплики.
Однако полчаса, проведенные в напряженном ожидании, когда же хозяин дома наконец отправится на боковую, несколько сказались на их нервной системе.
Сняв шлем и задрав маску, Шутов сидел и легонько бился затылком о стену.
– Да что ему не спиться-то? Сколько можно? Ему скоро вставать. Давай-давай, иди в кроватку.
– А может, он заснул? – догадался Глебов. Встав на четвереньки, он пробрался под одеждой к дверце и чуть отодвинул ее: над спинкой дивана торчала голова Синявкина, как показалось, свесившаяся на грудь. – И вправду заснул. Антон, дай топор.
– Что задумал? – подбираясь к нему, спросил Шутов.
– Надоело ждать. Долбану его по башке, и все дела.
Ухмыльнувшись, Шутов протянул другу секиру.
Отодвинув дверцу подальше, Глебов на четвереньках подполз к дивану, сел на корточки, схватил секиру двумя руками и, замахиваясь плоскостью лезвий, вырос позади Синявкина. К счастью, гнусавый голос переводчика и звуки стрельбы из колонок заглушили вырвавшийся из горла парня хрип, а увлеченный делом банкир не заметил всполохов теней, отброшенных на стены комнаты Глебовом, попавшим под свет экрана телевизора.
Нырнув за спинку дивана, молодой человек поспешно ретировался в укрытие и задвинул за собой дверцу.
– В чем дело? – сдавленным шепотом спросил Шутов.
– Лучше подождем, пока он заснет – с бешено колотящимся сердцем выдавил из себя Глебов.
– Да какая разница, долбанешь ты его по башке сейчас или когда он будет в кровати.
Глебов протянул Шутову секиру.
– Хочешь вырубить его сейчас – тогда вперед. Только предупреждаю, он не спит. Он полирует тряпочкой пистолет. Огромный такой, называется Дезерт Игл.
– Ой-ё! – схватился за голову, запаниковав, Шутов. – Вот мы встряли...
Вытянув ноги, Покровский включал и выключал фонарик на телефоне – час, проведенный в шкафу, начал сказываться на состоянии даже обычно спокойного и невозмутимого парня.
– У него бессонница, что ли? – поморщился Гоша. – Давайте, может, навалимся и повяжем его? Втроем мы должны справиться. Только в кино один человек может раскидать толпу.
– Гоша, нас даже не толпа, – напомнил Глебов. Подняв руки, он принялся массировать слипающиеся глаза. – Есть я, очкастый дистрофик и ты. Ты хоть раз в жизни дрался? А у этого буйвола волына и шрамы от ножевых.
– Можно его придушить. – Покровский коснулся рукой болтающегося над ним ремня. – Накинем сзади ремень, и он наш.
– Ага, – поддакнул Шутов и, подняв перед собой указательный палец, веско произнес: – Охотники говорят так: кто контролирует шею зверя, тот контролирует всего зверя.
– Я не заметил у этого мужика шеи, – проворчал Глебов.
Широко зевнув, Шутов сказал:
– А еще за нас элемент неожиданности. Если сработаем четко и быстро, как спецназ, мы его завалим.
– Мы уже сегодня сработали четко и быстро, – напомнил Глебов. – Помнишь, что получилось? Мелкий продавец из секс-шопа чуть не оторвал мне голову.
– У нас возникли объективные трудности, – попытался оправдаться Шутов. – Вышел косяк с масками.
– Косяк вышел не с масками, а с сообщниками. Один гей-идол, второй псих.
– Я не псих. И если бы ты не согласился пойти на преступление, ни я, ни Гоша не сидели бы сейчас в шкафу, обсуждая, как лучше всего вырубить бандоса с огромной пушкой.
– Ах ты рыжий говнюк. Ну-ка иди...
Звук из колонок стих, и Глебов прервался на полуслове, так и не успев схватиться за тонкую шею друга.
Покровский воздел кверху руки.
– Аллилуйя!
Выждав для верности минут двадцать и услышав сквозь приоткрытые двери комнат раскатистый храп Синявкина, парни наконец осмелились покинуть свое убежище.
На цыпочках прокравшись в спальню, Глебов вооружился секирой и, встав у изголовья кровати, занес ее над своей головой. Однако, поразмыслив, опустил оружие, повертев плечами, размял их и поместил топор плоскостью над кончиком носа Синявкина. Поднял его над головой. Опустил. Снова поднял, но на немного меньшую высоту. И снова опустил. Чуть сдвинул секиру в сторону, прицеливаясь к точному удару по лбу. Поднял ее... И опустил.
– Да бей уже! – не выдержав, прошипел Шутов.
– Я не хочу сломать ему нос, – огрызнулся Глебов.
– Тогда бей по лбу!
– А если я случайно убью его?
– Так будет даже лучше.
– Парни-парни. – Покровский показал друзьям взятый с тумбочки пузырек. – А у него действительно бессонница. Смотрите, фенозепам.
Выдохнув, Глебов с благодарностью кивнул другу.
– Отлично. Обойдемся без насилия и просто усыпим его.
Глава 20
Выбравшись из спальни, троица вернула шлем и оружие на их места в прихожей и передислоцировалась на кухню. Не став зажигать свет, они просто открыли дверцу холодильника. Отыскав в мойке блюдца, Глебов высыпал в них все содержимое пузырька, раздал всем по столовой ложке. Вернув пузырек на тумбочку в спальне, он вместе с друзьями закатал маску в шапочку и принялся перетирать таблетки в порошок.