Пряди о Боре Законнике
Шрифт:
Но всё одно за свои четыре с половиной года пребывания тут, Смык несколько попривык к подобным переменам в здешней природе, и сам собой научился им радоваться.
Вот и сейчас хранитель сидел на завалинке, глядел на золотой пятак солнца, втягивал носом свежесть весеннего воздуха, и тихо сам себе подпевал под нос.
«Глупо, конечно, звучит, — думалось ему, — но так сейчас хочется жить! Просто жить и радоваться сему мгновению! Как же хорошо!»
Сейчас хранителю Новая Земля даже не казалось такой уж тоскливой и неприветливой… Нет, тут ему, безусловно, по-своему
«Закончу свои исследования, — не раз думал он, — и попрошусь, чтобы меня перевели… да хоть в любой самый захудалый конец Светолесья или Темноводья. Можно и на Умойр…»
Жить на архипелаге было трудно. Морально трудно. Не хватало простого человеческого общения… даже правильнее было сказать — общения с себе подобными…
«Вот бы никогда об этом не подумал! — не раз говаривал сам себе Смык. — Вроде, я и не бука какая, а всё одно не могу найти общий язык с местными. Странно… Отчего так выходит-то?»
Видно, прав был вчерашний столичный глашатай, прибывший через главный портал для того, чтобы на рыночной площади Сккьёрфборха объявить о новом наборе матросов да ратников для службы на Святой Земле, и прав он был в том, утверждая, что Лига похожа на лоскутное одеяло.
— Все аллоды… все они, чем дальше от столицы, тем жизнь на них сильнее отличается от общепринятой… Ощущение такое, будто и не в Лиге находишься, а на каких-то… каких-то диких землях!
— Суть Лиги — сплочение свободных народов, — возразил Смык.
— Настолько свободных, что этим народам, порой, глубоко наплевать на общее дело. Что там говорить, сегодня отправился к местному управителю… Фродди… забыл…
— Непоседе, — подсказал Смык. — Он Старейшина…
— Да, да, — махнул рукой глашатай. — Так вот, говорю ему, мол, надо собрать столько-то ратников, а он… эх-х! — снова махнул рукой столичный гость. — Да-а-а, это не Империя! Там в любом её краю следят за порядком, за целостностью… Выскажи своё недовольство и…
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, — недовольно буркнул глашатай и замолчал.
Вот и сейчас Смыку снова вспомнился тогдашний разговор. И глядя на маленьких галдящих гибберлингов, одетых в килты и беззаботно играющих у частокола в покорителей то ли арвов, то ли ургов, он вдруг понял, что глашатай был прав.
«Вот возьми сей аллод, — рассуждал хранитель, — и ты тут же увидишь, что здесь живут своими проблемами. Что им до той далёкой и непонятной войны на Святой Земле, когда под боком есть более реальные враги? У меня даже порой складывается ощущение, что все эти «вольные» острова намеренно себя противопоставляют Лиге. А тут на этом архипелаге и подавно! Мало того, что местные, порой, не особо хотят разговаривать со мной на канийском (делают вид, что им не совсем понятно), так ещё даже и на нашу религию Света смотрят сквозь пальцы, как на некое… «заблуждение». Все их мысли о Великом Древе, из веток которого и было создано их племя… Варвары! Дикари! Вот откуда ноги растут! Теперь и дураку ясно, что им Святая Земля вообще без надобности. Все эти битвы за Храм Тенсеса, зачем они им?»
И вот именно в этом
«А, может, так и надо? Может, это выход? Сбежать от… от государства, от Лиги, от Церкви. Может, правы они, а не мы? — Смык задумчиво потёр подбородок. Маленькие шалопаи-гибберлинги шмыгнули на соседнюю улочку. — Государство… Что это вообще такое?»
Щурясь на солнце, хранитель лениво потянулся, отметая при этом прочь все тягостные мысли.
— Хорошо же как! — снова повторил он, но в этот раз уже вслух.
Недалеко он заметил знакомую человеческую фигуру. Это был Бор. Рядом с ним тут же возникла его подружка, та странная молчаливая друидка.
Смык не в первый раз её видел. Она и раньше ему казалась немного пришибленной. Не понятно, чего этот Бор так с ней возится. Кто она ему? Сестра? На жену не похожа… Да и смотрит он на неё эдаким отеческим глазом, как смотрит старший брат, или… или…
Хранитель не смог подобрать подходящего слова. Он поднялся и замахал рукой, приветствуя Бора.
Тот манерно кивнул в ответ, продолжая с кем-то говорить. Смык пригляделся: за сложенными в ряд брёвнами стоял гибберлинг. Скорее всего, то был Торн Заика.
«Странный этот человек, Бор, — отметил про себя хранитель. — Однако личность интересная».
Смык направился к нему, одновременно отмечая, что тот весьма сносно общается с Торном по-гибберлингски.
Бритые по старой северной моде виски, укороченная бородка, волосы, стянутые в странный узел справа на макушке, сам одет в акетон эльфийского покроя — кто он вообще такой? Откуда явился?
Гибберлинги на этот счет не особо распространялись. Ясно было только то, что сего человека они отчего-то весьма почитали, и мало того — даже советовались. Смык вспомнил, как был свидетелем одного спора на рыночной площади, где Бор рассудил двух купцов, и те, что удивительно, поступили по его слову.
— Я вас приветствую! — улыбаясь, проговорил хранитель.
— Блессадур ог сатль! — ответил Бор ему.
Он уже успел закончить разговор с Торном и тот, попрощавшись со всеми кивком, ушёл прочь.
— Хфертныг хефур дсу тсадз? — спросил Бор у хранителя.
Тот приподнял брови в немом удивлении.
— Я спросил: как у тебя дела?
Смык покосился на Стояну. Она своими престранными повадками ему порой напоминала кошку. И взгляд такой же изучающе-любопытный, и идёт мягко, будто проверяет стопой наличие ловушек на дороге. А так… симпатичная… вернее, что-то в ней есть… приятное мужскому глазу…
И всё же странная девчонка. Не будь друидкой, то можно было бы и приударить.
А вообще, эти друиды — люди весьма загадочные и странные. Возьми хотя бы Аксинью Вербову — вот уж не менее любопытная личность. Носит свою шапку, сделанную из головы белой волчицы, и зимой, и летом. Постоянно бродит по окрестностям, что-то собирает, варит, колдует…