Прядущая. И не прервется род
Шрифт:
Неожиданно за моим плечом раздался голос князя:
– Не застынешь?
Я вздрогнула и, оглянувшись, подумала, нужно ли здороваться. Любим понял мою заминку по-своему и повторил:
– Не застыла бы.
– Я… тепло оделась, – указала я на плащ и поняла, что в протопленной комнате всяко будет лучше.
Любим рассматривал меня, хмурясь так, словно собирался спросить о чем-то неприятном. Решив не дожидаться его вопросов, я выдавила из себя улыбку и попыталась проскользнуть в дом.
– Погоди, – голос князя заставил
Я боялась князя, и ничто не могло этого изменить: ни благосклонность Миролюба, ни положение его невесты. Я прямо кожей чувствовала антипатию Любима. Словно он был бы счастлив, если бы я исчезла из его дома, из княжества – вообще исчезла. Он, должно быть, радовался, когда Всемила пропала. Зачем же тогда сговорил сына на этот брак?
– С Миролюбом поладили? – нейтральным тоном спросил князь, цепко глядя мне в глаза.
Сглотнув, я кивнула.
– Стало быть, скоро праздновать нам? – тон его был вопросительным, будто от меня тут что-то зависело.
Я снова кивнула, потому что понятия не имела, что еще сделать. Ну не говорить же правду.
– Что-то ты молчишь точно рыба. Раньше бойчее была, – произнес Любим и собирался что-то добавить, но тут из дома вышел Альгидрас, и мы с князем воззрились на него с одинаковым изумлением.
– Ты что здесь делал? – холодно спросил Любим, преградив хванцу дорогу.
– Я… ребенка вернул, – негромко ответил тот, и в его взгляде появился совершенно неуместный сейчас вызов.
– То утром было.
Альгидрас ничего не сказал, и я перестала дышать в ожидании княжьего гнева. Однако за спиной Альгидраса вдруг появился Миролюб. И когда эти двое стали неразлучны?
– Его я пригласил, отец. Прости, что без дозволения. Он в моих покоях был. Мальчонку смотрел.
Любим нахмурился, однако спросил:
– Как там?
– Жар. Спит.
Князь покачал головой и указал было взглядом на меня, а потом махнул рукой:
– Как знаешь.
С этими словами он направился в дом и, проходя мимо, постарался даже краем рубахи не задеть прижавшегося к перилам Альгидраса.
– Этим ходом князь не хо-о-одит, – передразнил Альгидрас, обернувшись к княжичу.
– Он, верно, за Всемилкой вышел, – попытался оправдаться Миролюб и обратился уже ко мне: – Вы говорили?
Я кивнула и призналась:
– Он про свадьбу спрашивал.
– Вот как… – протянул Миролюб, однако больше ничего не добавил.
Я же против воли посмотрела на Альгидраса. Тот глядел в ответ, словно ожидая каких-то пояснений. Сперва я мстительно хотела соврать, что мы с князем обсуждали будущий праздник, который я жду с нетерпением, но вдруг поняла, что не смогу. Отвернувшись к палисаднику, я принялась разглядывать мокрую альпийскую горку, только чтобы не видеть его глаз. Он не имеет права так смотреть. Я не его.
– Я пойду, – раздался за моей спиной голос Альгидраса.
– Я тебя завтра за воротами встречу, чтобы с отцом разминуться, – отозвался Миролюб.
Альгидрас сбежал по ступеням, кутаясь в плащ, и через мгновение скрылся на одной из многочисленных тропок. Даже не попрощался. Крыльцо скрипнуло за моей спиной, и я почувствовала, как плеча коснулась рука Миролюба.
– Не кручинься, ясно солнышко.
Я горько усмехнулась. Вот и всплыл вопрос о свадьбе. Только мне уже больше не было страшно – было больно настолько, что хотелось сесть на мокрые ступеньки и разреветься.
– Как Злата? Мне ничего о ней не говорят, – вместо этого спросила я, не оборачиваясь.
– Лучше ей. Кашель на убыль пошел.
– Добронега не пускает к ней.
На этот раз я обернулась, чтобы увидеть его лицо. Миролюб озадаченно нахмурился, на его лбу пролегла складка.
– Да? Может, поверья какие женские, – пожал он плечами. – Хочешь, у сестры спрошу?
Я помотала головой. Не стоило упорствовать, раз Добронега не хочет. Вдруг и правда какие поверья, а я влезу. Они над будущим ребенком трясутся как над чудом. Впрочем, это и есть чудо.
– У тебя много сестер? – спросила я.
– Пять.
– Ты их любишь?
Если Миролюба и озадачил мой вопрос, то он не подал вида:
– А как иначе?
– А есть та, которую больше других?
На этот раз он улыбнулся непривычно тепло, и его лицо разом просветлело:
– Есть, и ты ее знаешь. Я ревел два дня, когда мальцом узнал, что Златка в Свирь уедет, как вырастет. Это потом уж смирился, а по первости… Она моя любимица. Только никому не говори.
– Даже ей?
– Особенно ей! А то браниться будет. Она с детства говорила, что нужно всех равно любить.
Я невольно улыбнулась, понимая, что не ошиблась. Миролюб вправду нежно любит Злату. Оттого и печется о судьбе Свири. «Интересно, не предложат ли сейчас Злате остаться в отцовском доме до самых родов? Вдруг вся эта поездка была затеяна для того, чтобы убрать ее подальше от заставы? А заодно и посадить Радима на короткий поводок», – вдруг подумалось мне.
Следующее утро сложно было назвать добрым. Добронега, возвращения которой я так и не дождалась накануне, сегодня ощутимо нервничала, и ее нервозность передавалась мне. Можно было бы напрямую спросить, что происходит, но я отчаянно трусила, изо всех сил цепляясь за иллюзию, что мне все это только кажется. Иначе пришлось бы признать: мать Радима теперь смотрела на меня как на человека, который может представлять опасность. Причем началось это уже здесь, в Каменице.
После завтрака, когда Добронега засобиралась уходить, а мне пришло в голову, что раньше она ни за что не оставила бы Всемилу одну в чужом доме без веской причины, я наконец решилась.