Прямой эфир
Шрифт:
— Есть. Но говорить я буду лишь с ней, — хватит шоу, оно ни к чему не приведет.
С самого начала не одобрял ее бредовой затеи, и теперь окончательно убеждаюсь, что мы лишь развлекли толпу, так и не достигнув желаемого. Тот самый адвокат со скучающим видом разглядывает присутствующих, наверняка не меньше меня мечтая, чтобы свет как можно скорее погасили…
— Ну, знаете, это уже неактуально. Тем более что, как оказалось, наедине с женой друга вы откровенничать не торопитесь.
— Я уже сказал, говорить буду с ней…
— Так говори, — вздрагиваю, замечая проплывшую
Боюсь, что увижу капли на ее щеках, губы, искусанные в истерике, или глаза, покрасневшие от разъедающей соли слез, виновником которых стал я.
— Говори, Слава. Мне кажется, я уже ничему не удивлюсь…
Ком в горле мешает словам сорваться с языка, а лицо горит от ее пристального внимания. Маленькая… Такая хрупкая, но все еще продолжающая держать спину ровной. Она не заслужила того, что мы все с ней сделали…
— Ладно, — откашливаюсь, но настойчиво игнорирую камеру, выбравшую меня своим объектом для наблюдения. — Я всегда знал, почему он тебя выгнал. В тот день Игорь узнал о квартире…
— Квартире? — кто его знает, кому принадлежит этот голос?
— Я подарил Лизе квартиру в центре, чтобы она могла перебраться в нее с детьми.
— Но судя по тому, что все эти месяцы она ютилась в коммуналке, ваш подарок она не приняла? — делиться своими выводами Самсонов, и двигается к замершей рядом со мной женщине. — Я правильно понимаю, от такого щедрого подарка вы отказались?
— Да, — словно и не плакала вовсе. Собрала всю воли в кулак и готова отвечать на любой вопрос, терзая пальцами ткань своей юбки. — Если честно, не успела толком обдумать его предложение, потому что на следующий день после того, как Слава вручил мне конверт, оказалась на улице.
— И что же случилось, когда Громов узнал о том, что вы одариваете его супругу?
Что? Разве не предсказуемо, каким будет мой ответ?
— Да нельзя ведь! Кому говорю?! — слышу возгласы секретарши из приемной, но прежде, чем успеваю подняться, дверь распахивается, а крепкие мужские руки оттесняют в сторону мою тощую помощницу. Деревянное полотно с треском ударяется о косяк, и вот уже фойе отрезано от моих глаз.
Вижу лишь Игоря, что молчаливо взирает на меня, остановившись посреди кабинета.
— Здравствуй, — нарушаю тишину первым, но никакой реакции на мое приветствие не следует.
Он не мириться пришел. С таким видом не приходят в разгар рабочего дня дабы наладить утерянные связи… С таким блеском в глазах убивают.
— Что это? — хмурюсь, когда он бросает конверт на мой стол, и теперь встаю, предпочитая встретить его гнев, как мужчина. На ногах, не увиливая, не отводя взора… Ведь мне хватает доли секунды, чтобы понять причину его визита.
— Внутрь ты явно успел заглянуть, — приподнимаю бровь, даже не думая прикасаться к пакету, и жестом прогоняю охранника, что, приоткрыв дверь, взирает на нас из-за Гошиной спины.
Подмога мне не нужна. Рано или поздно этот разговор все равно состоялся бы.
— Бери выше, я и в квартире был. Ты неплохо постарался.
Странный диалог, и странное
— Какого черта, Лисицкий? — вновь прячет руки в карманы куртки, и лишь натянувшаяся ткань на его плечах не дает сомневаться, каких сил ему стоит вот так стоять, когда между нами дарственная и еще витающий в воздухе аромат Лизиных духов.
Она ушла лишь десять минут назад.
— Почему моя жена тайком наведывается к тебе в офис, почему хранит это, — теперь и связка ключей ударяется о стеклянную поверхность моего стола, — почему отсылает водителя и отключает мобильный?
Играет желваками, приподнимая подбородок, и теперь глядит на меня из-под бровей — ревнивый муж, не иначе. Только имеет ли право на ревность? Не он ли растоптал ее чувства, в сотый раз обманул ее ожиданья, и не он ли вырвал из ее груди изувеченное шрамами сердце? Разве, не по его вине она вынуждена жить в аду, привязавшись к собственному мучителю настолько, что до сих пор не готова уйти? И самой себе не признается, что этот провальный план с заработком и побегом ни что иное, как очередная попытка сохранить их семью, способ оттянуть неизбежное.
— Чего молчишь? — теперь уверенно надвигается, замирая в метре от моего кресла, и хватает меня за грудки. — Отвечай, Слава! Иначе убью, потому что в голову мою лезут не самые хорошие мысли.
— Какие? — хриплю, загораясь как спичка, но не спешу вырываться, ведь врезать ему я всегда успею. — Ну же, скажи. Спроси, действительно ли, Лиза хочет уйти от тебя?
Он сам меня отпускает. Даже пиджак мой одергивает, поправляя смятую ткань. Отворачивается, пятерней раз за разом проходясь по волосам, и прежде чем заговорить, награждает меня долгим пронзительным взглядом.
— Вы с ней… — а как закончить не знает. Не знает или просто боится.
— Он счел, что у нас роман, — потираю шею, словно до сих пор задыхаюсь, ощущая, как врезается в кожу ткань моей рубашки, что он держал в своем кулаке. — Задал прямой вопрос, а я…
— Не ответил, — заканчивает за меня Лиза, а мне не нужно на нее смотреть, чтобы убедиться в своей догадке — она улыбается.
Готова рассмеяться в голос над тем, как оказалась слепа. Добровольно шагнула в мою клетку, даже не заметив, как захлопнулась дверь за ее спиной, и теперь даже расплакаться не в состоянии. Слезы закончились — она окончательно опустошена.
— Знаете, — больше не могу сопротивляться телу, что живет по своим законам, и устремляюсь на голос говорящей. — За эти четыре года я усвоила один урок: верить в наше время можно только себе. И не питать иллюзий, что помощь, предложенная ближним, порыв его доброй воли. Это лишь откуп. Ты ведь поэтому купил ту квартиру? Счел, что это компенсирует мои переживания? Бессонные ночи, на которые обрек меня, подстроив встречу с Яной?
Отчасти. Мучился, презирая себя за содеянное, хоть и пытался себя убедить, что это столкновение было неизбежно. Яна нашла бы способ посадить зерно сомнения в благодатную почву, ведь как бы Лиза ни хотела поверить в любовь Громова, вернуть доверие он еще не успел.