Прямой наследник

Соболев Николай

Утреню в Благовещенском соборе служил сам митрополит и я понял, почему, когда он с амвона возгласил свое видение гуситского вероучения:

— От братьев наших, что от латинского злодейства бежали, мы ясно узнали, что они во господа нашего Христа верою святоотеческой, православной веруют. И в том исповедании истинно можем с ними непоколебимо соединится. [i]

Громадный камень снял у меня с души кир Герасим, я-то все думал, как вписать с таким трудом добытых импортных специалистов в среду, где «латинянин» — нечто среднее между ругательством

и проклятием. И потому сразу же побежал благодарить.

Ну как побежал — явился в митрополичьи палаты со всем вежеством, заодно прихватил письма, привезенные от Шемяки. Вот тоже удивительно, то месяцами тишина, то вдруг как мешок порвался и начинают сыпаться послания — от папы римского, от грузинского царя Александра, от епископа Сарского, от Никулы из Константинополя, да не только послания, от Никулы еще и целый груз книг приехал!

Ту-то я все вежество и растерял и кинулся сразу в горницу, где два инока да Феофан Григорьев, бывший митрополичий писец, а ныне глава Спас-Андрониковой школы, разбирали свитки да инкунабулы. Феофан, даром что тоже монах, на аскета совсем не похож — морда вечно улыбающаяся, румяная, глаз веселый и живой. Да и силушкой не обижен, такому бы в сыны боярские или даже ушкуйники, сабелькой махать, а вот поди же ты, книжник и грамотей!

Вот мы и зарылись в присланные сокровища. Реально сокровища — в мое время все тридцать две книги «Физики история», то есть «Естественной истории» Плиния стоят невообразимых денег! Иноки отбирали в первую очередь сочинения духовного и философского содержания, с целью экспертизы на предмет ересей, но что-то я сомневаюсь, что Никула такое пришлет. А вот всяких научных трактатов, в которых, впрочем, по нынешней традиции и теологии, и философии валом, тут много.

— Пери... илиси... иа.. тик, — с грехом пополам разобрал я греческое название тома с множеством картинок.

Да, надо греческий подтягивать. Учу его помаленьку, да все никак, а тут вон какой повод.

— «Пери илиси иатрикс» или же «О лекарственных веществах», — поправил меня Феофан, — знаменитого древнего лекаря Диоскорида Педания сочинение.

— Это когда такой жил?

— При Нероне-автократоре, жестоком гонителе христиан.

Хрена себе, это же почти полторы тыщи лет тому назад! Не, поменьше — веков тринадцать, но все равно, старовата книжечка, надо бы чего поновее. И Феофан словно услышал мои мысли:

— Вот «Иатрики методос», иже «Способы лечения», книга Иоанна Захарии, коий был актуарием византийского двора.

— Кем?

— Главным врачевателем при василевсе Андронике Палеологе.

Андроник Палеолог? Да это всего сто лет назад, новейшая же книга, краска, поди, еще не высохла!

Ладно, дальше сельскохозяйственный справочник «Геопоника», это нам без надобности — тут не Средиземноморье, но пусть будет. «Гиппиатрика» — о разведении лошадей, это пригодится.

— Вот, княже, что я просил прислать, трактаты о вычислениях, — Феофан передал мне переплетенные в красную кожу пару книжиц в четверть листа.

Так, Михаил

Пселл, «Арифметике синопсис»... Ага, математика. Максим Плануд «Псифофория кат Индус»... при чем тут индусы? Я бегло перелистал томик — ба! Да это же арабские цифры!!! Десятичная позиционная система!!! О, вот это везука, с двойной записью я и так счастливый был, а теперь в два раза счастливей стану. Потому что у меня теперь нормальные цифры есть!

— Его же, Максима Плануда, переводы на греческий с латинского, — продолжил было Григорьев, но тут нас прервал служка и затребовал к митрополиту.

Я только и успел посмотреть, что там за переводы и впал в экстаз — Цицерон, Овидий и Гай наш Юлий Цезарь, «Записки о галльской войне». Если я ничего не путаю, эту книжку полагал обязательной для каждого офицера Суворов. Или Наполеон? Не суть, книга полезнейшая.

Радостные от обладания такими сокровищами, мы чуть ли не бегом ринулись к Герасиму.

В малой владычной палате сквозь распахнутые по летнему теплу оконца гулял ветерок, разгоняя застойный обычно воздух, пропитанный запахами воска и ладана. На полу играли цветные пятна от синих, желтых, красных и зеленых стеклышек, вставленных меж слюдой в свинцовые переплеты, сияли блики начищенных риз на больших иконах еще старого, домонгольского и чуть ли не византийского письма. И серебру и золоту не уступали сиянием отмытые и выскобленные полы и стены из теса, затмевая мерцание лампад.

— Авва, — поклонились мы митрополиту и подошли под благословение.

Кир Герасим отошел от аналоя с разложенным на нем Евангелием, уселся на краешек резного стульца, украшенного рыбьим зубом да медными гвоздиками, сухой своей кистью указал нам на места за широким столом, куда Феофан и вывалил прихваченное с собой.

— Вот, блаженного Августина рассуждение «О троице», — начал перечислять книжник, — святого Исидора Гиспальского «Начала», сочинения Григория Хиониадиса, епископа табрисского...

Митрополит таким же движением руки остановил его.

— Латинские книги есть?

— Латинских нет, — доложил Григорьев, — Никула таковых не покупает.

— И очень зря, — влез я со своим ценным мнением, отчего митрополит очень недобро на меня посмотрел.

— И зачем же, сыне, тебе измышления кафоликов?

— Не мне, а митрополии. Никула пишет, что многие ученые греки ныне отъезжают во фряжскую землю или в немцы и живут тем, что переводят книги греческие на латынь.

Митрополит нахмурился, а я поспешил добавить:

— Авва Кирилл, основатель монастыря на Белозере, не считал за грех перевод латинских книг и сам их переводил.

— Он лечебные сборники переводил! — сердито возразил Герасим.

— Много есть книг без прелестей латинских, кои не худо бы перевести, — поддержал меня Феофан. — По рудному делу, по арифметике и гармонике, по литью железному, да мало ли нужных книг по миру можно сыскать!

— А что насчет схизматических сочинений... — продолжил было я, но меня колюче прервал Герасим: