Прятки

Раз, два, три, четыре, пять, Мы идем тебя искать. Правду купишь, ложь продашь. Проиграешь — будешь наааш. Хи-хи-хи-хи.

Песенка

звучит отовсюду — на самом краю восприятия, почти не слышно, но назойливо. Въедается, ввинчивается в мозг, и ты уже перестаешь понимать — это кто-то вдалеке поет или это твои собственные мысли, да?

И будешь наааш…

Ну-ка, а что там в твоей голове еще есть — кроме песенки? Покажи, а? А то здесь теперь так скучно…

Не знаю, почему я пришел сюда. Должно быть, замучила ностальгия. Я тридцать лет мотался по городам, менял одну работу на другую. Ухаживал за женщинами, даже любил одну, но так и не женился. Испугался, должно быть. По крайней мере, она так и сказала:

— Ты боишься ответственности!

И ушла, хлопнув дверью.

А я даже встретиться с ней потом не попытался. Трус — он и есть трус.

Это было не здесь, и нечего об этом думать.

— Раз, два, три, четыре, пять, — напеваю. Да, мы с друзьями и в прятки играли, и в салки, и кораблики пускали по воде! Вот бы вернуться, ну хоть на час, хоть на минутку! Снова Марка увидеть, Сашку… Где-то они теперь?

Я иду по майскому березовому лесочку средней полосы России, где провел свое детство. Лучшие годы, как оказалось. Верчу в руках клейкую ветку, которую только что сорвал. Пойду до пруда: там хорошо, тенек всегда был… Посижу, подумаю о своем.

— Я иду тебя искать…

Не знаешь, кого искать? А мы подскажем!

Помнишь, как ты и твои друзья приходили сюда раньше? Ну конечно, ты помнишь! Лето ли, зима ли — вы всегда были здесь. На вас было так приятно смотреть! Такие любопытные крошки, вы приносили с собой то кусок карбида с ближайших строек, то старый гильзовый патрон. Вы разжигали костры, чтобы посмотреть, как все это будет гореть и взрываться! У тебя был друг, такой очаровательный пухлый мальчик… У него еще оторвало все пальцы на правой руке. Он так плакал, бедняжка. Не понимал, глупыш, как это весело: вон, все друзья смеются, хватаясь за животы, а он — ревет…

Ты же помнишь, правда?

Нам — по десять лет. Мы несемся сквозь реденький лес, презирая дороги, напрямик. К Пустырю! Пустырем мы гордо зовем круглую полянку без травы посреди леса. Это — наше секретное место, куда знаем дорогу только мы.

Мы несем туда сокровище — настоящий армейский патрон. Сашка, мой самый лучший и верный друг, клянется, что стянул его у деда из коробки

с медалями. Дед старый, он и не заметит. Он все равно не знает, что с ним делать. А мы — мы знаем! Мы его взорвем!

— Жалко, что у твоего деда в коробке настоящей мины не было!

— Дурак ты, — отвечает Сашка, — мины знаешь какие большие? Да откуда тебе знать? А мне дед рассказывал!

Хочется обидеться за дурака, но не получается: во-первых, не до того, во-вторых, Сашка прав, а в — третьих — патрон-то у него.

Бежим.

Рассыпаемся по роще, набираем сухих веток, несем на середину пятачка. Сваливаем все в кучу. Сашка ветки не собирает, зато рассказывает, как надо правильно делать костер. Ему отец показал, а он охотник, так что знает.

Высоченный костер получается! Куча дров достает мне едва ли не до пояса. Мы в сладком ожидании: вот сейчас Сашка важно достанет взятую с собой газетку, спички и зажжет огонь. И мы бросим туда наш великолепный, удивительный, настоящий военный патрон.

— Подождите меня! — на Пустырь выбегает Марик.

Он — самый маленький, ему только восемь лет. Летом все его ровесники разъезжаются, и ему не с кем играть, так что он навязывается к нам. Что гони его, малявку, что не гони… А тут — такое.

Марик подбегает к нам, кидает в костер несколько маленьких палочек и гордо выпячивает челюсть: не хуже вас! Сашка снисходительно кивает и достает спички. Поджигает газету, подкладывает под дрова. Сухие ветки занимаются мгновенно и горят — ярко, празднично! И тогда Сашка выхватывает из кармана наше сокровище, кидает его в костер, и мы бросаемся врассыпную: укрыться за деревьями, в кустах и опасливо подглядывать, что будет.

Прячемся три минуты, пять. Чуда не происходит. Мы с Сашкой разочарованно переглядываемся, рядом сопит маленький Марик.

— Твой патрон ненастоящий! — говорю.

— А вот и нет, настоящий! Он у деда был!

— Ну-ну!

Сашка злится. Оглядывается в поисках решения: не хочется терять статус вожака. И вручает Марику длинную палку:

— Иди, пошевели костер!

Марик доверчиво берет ее, но идти не спешит. Смотрит на огонь с опаской. Меня аж зло берет!

— Чего встал? — говорю. — Иди!

И толкаю его со всей силы.

Марик падает на пустырь, разбивает в кровь колено, но не плачет. Сжимает кулачки и идет. А потом протягивает прут и тычет под горящие ветки, в самое сердце пламени, туда, где лежит патрон.

Ба-бах!

От костра остались одни воспоминания, горящие прутья разметало в стороны, и только черный дымок поднимается из середины кострища.

— Я говорил! — вопит Сашка, вскакивая. — Он настоящий!

И тут заорал Марик.

Он орет так, что его наверняка слышно даже в городе. Мы смотрим: чего он? А тот зажимает правую руку, с которой капает кровь: алые капли в серой пыли. На лице сквозь серый пепел видно что-то влажно-розовое. И ревет, ревет, воет… Я грубо:

— Дай посмотрю!