Шрифт:
Песенка
Ну-ка, а что там в твоей голове еще есть — кроме песенки? Покажи, а? А то здесь теперь так скучно…
Не знаю, почему я пришел сюда. Должно быть, замучила ностальгия. Я тридцать лет мотался по городам, менял одну работу на другую. Ухаживал за женщинами, даже любил одну, но так и не женился. Испугался, должно быть. По крайней мере, она так и сказала:
— Ты боишься ответственности!
И ушла, хлопнув дверью.
А я даже встретиться с ней потом не попытался. Трус — он и есть трус.
Это было не здесь, и нечего об этом думать.
— Раз, два, три, четыре, пять, — напеваю. Да, мы с друзьями и в прятки играли, и в салки, и кораблики пускали по воде! Вот бы вернуться, ну хоть на час, хоть на минутку! Снова Марка увидеть, Сашку… Где-то они теперь?
Я иду по майскому березовому лесочку средней полосы России, где провел свое детство. Лучшие годы, как оказалось. Верчу в руках клейкую ветку, которую только что сорвал. Пойду до пруда: там хорошо, тенек всегда был… Посижу, подумаю о своем.
— Я иду тебя искать…
Не знаешь, кого искать? А мы подскажем!
Помнишь, как ты и твои друзья приходили сюда раньше? Ну конечно, ты помнишь! Лето ли, зима ли — вы всегда были здесь. На вас было так приятно смотреть! Такие любопытные крошки, вы приносили с собой то кусок карбида с ближайших строек, то старый гильзовый патрон. Вы разжигали костры, чтобы посмотреть, как все это будет гореть и взрываться! У тебя был друг, такой очаровательный пухлый мальчик… У него еще оторвало все пальцы на правой руке. Он так плакал, бедняжка. Не понимал, глупыш, как это весело: вон, все друзья смеются, хватаясь за животы, а он — ревет…
Ты же помнишь, правда?
Нам — по десять лет. Мы несемся сквозь реденький лес, презирая дороги, напрямик. К Пустырю! Пустырем мы гордо зовем круглую полянку без травы посреди леса. Это — наше секретное место, куда знаем дорогу только мы.
Мы несем туда сокровище — настоящий армейский патрон. Сашка, мой самый лучший и верный друг, клянется, что стянул его у деда из коробки
— Жалко, что у твоего деда в коробке настоящей мины не было!
— Дурак ты, — отвечает Сашка, — мины знаешь какие большие? Да откуда тебе знать? А мне дед рассказывал!
Хочется обидеться за дурака, но не получается: во-первых, не до того, во-вторых, Сашка прав, а в — третьих — патрон-то у него.
Бежим.
Рассыпаемся по роще, набираем сухих веток, несем на середину пятачка. Сваливаем все в кучу. Сашка ветки не собирает, зато рассказывает, как надо правильно делать костер. Ему отец показал, а он охотник, так что знает.
Высоченный костер получается! Куча дров достает мне едва ли не до пояса. Мы в сладком ожидании: вот сейчас Сашка важно достанет взятую с собой газетку, спички и зажжет огонь. И мы бросим туда наш великолепный, удивительный, настоящий военный патрон.
— Подождите меня! — на Пустырь выбегает Марик.
Он — самый маленький, ему только восемь лет. Летом все его ровесники разъезжаются, и ему не с кем играть, так что он навязывается к нам. Что гони его, малявку, что не гони… А тут — такое.
Марик подбегает к нам, кидает в костер несколько маленьких палочек и гордо выпячивает челюсть: не хуже вас! Сашка снисходительно кивает и достает спички. Поджигает газету, подкладывает под дрова. Сухие ветки занимаются мгновенно и горят — ярко, празднично! И тогда Сашка выхватывает из кармана наше сокровище, кидает его в костер, и мы бросаемся врассыпную: укрыться за деревьями, в кустах и опасливо подглядывать, что будет.
Прячемся три минуты, пять. Чуда не происходит. Мы с Сашкой разочарованно переглядываемся, рядом сопит маленький Марик.
— Твой патрон ненастоящий! — говорю.
— А вот и нет, настоящий! Он у деда был!
— Ну-ну!
Сашка злится. Оглядывается в поисках решения: не хочется терять статус вожака. И вручает Марику длинную палку:
— Иди, пошевели костер!
Марик доверчиво берет ее, но идти не спешит. Смотрит на огонь с опаской. Меня аж зло берет!
— Чего встал? — говорю. — Иди!
И толкаю его со всей силы.
Марик падает на пустырь, разбивает в кровь колено, но не плачет. Сжимает кулачки и идет. А потом протягивает прут и тычет под горящие ветки, в самое сердце пламени, туда, где лежит патрон.
Ба-бах!
От костра остались одни воспоминания, горящие прутья разметало в стороны, и только черный дымок поднимается из середины кострища.
— Я говорил! — вопит Сашка, вскакивая. — Он настоящий!
И тут заорал Марик.
Он орет так, что его наверняка слышно даже в городе. Мы смотрим: чего он? А тот зажимает правую руку, с которой капает кровь: алые капли в серой пыли. На лице сквозь серый пепел видно что-то влажно-розовое. И ревет, ревет, воет… Я грубо:
— Дай посмотрю!