Прятки
Шрифт:
Гуляю.
Аня болтает о пустяках — рассказывает о туфельках, которые привезли в наш «Трейс», о блузке, которую видела в «Oggi». Она — неисправимая модница, обожает тряпки. Недавно к нам переехала из областной столицы, так что ей — можно.
Говорю же — не такая как все.
Я не слушаю. Смотрю украдкой на ее грудь — маленькую, красивую, которую почти видно под полупрозрачным платьем. Потрогать бы, но боюсь — обидится. А так подождать, может, и сама даст… И не только грудь… Не только потрогать…
Нам уже по шестнадцать, пора бы!
Поют в ветвях какие-то диковинные птички, ветер играет молодыми зелеными листочками и Анькиными волосами. Хорошо!
Она замолкает. Выжидательно смотрит на меня. Черт, опять я прослушал. Она так и говорит:
— Ты опять? О чем думаешь-то постоянно? Расскажи мне.
Чувствую: щеки пылают. Не могу я ей о таком рассказать!
— Так, ни о чем. Куда после школы поступать.
Ей только того и надо. Принимается рассказывать про свои планы: как уедет в другой город. Зовет с собой. Не слушаю…
Проклятое платье!
Слава Богу! Навстречу — Сашка! Он теперь ниже меня и в плечах уже, но соображает по-прежнему быстрее. Подходит к нам, здоровается. Мне:
— Можно тебя на пару слов? Спросить надо.
Анька важно кивает: отпустила, значит. С неохотой отпускаю ее руку и иду за Сашкой, за деревья, подальше от Аниных ушей.
— Она тебе дала? — прямо спрашивает Сашка.
— Что дала? — чувствую, что краснею снова.
— Не прикидывайся дураком, я знаю, что ты не такой! Ну, так дала или нет?
— Нет…
— И не даст, пока сам не возьмешь.
Ошалело гляжу на него, а он бормочет скороговоркой:
— Я же как лучше хочу. Чтоб ты был рад, ты же мой друг. Такие как она никогда сами не даются, поверь моему опыту! Еще и благодарить потом будет. А, ладно, — осекается, — не мальчик уже! Сам разберешься.
И уходит, засунув руки в карманы. Не обернувшись.
Плетусь обратно. Анька венок начала плести. Улыбается мне, подмигивает. Да она же сама того же хочет, только не знает, как намекнуть. Зря, что ли, такие платья носит?
Я беру ее за руку. Теперь мы уже не бесцельно гуляем, я знаю, куда иду — дальше, за пруд, за Пустырь, там растет густой такой орешник, и почти никого не бывает.
Анька тут тоже никогда не была.
— А мы не заблудимся?
— Нет! Я хочу тебе кое-что показать.
За орешником я снимаю с себя рубашку, кидаю на траву:
— Ложись.
Она смотрит на меня: еще не понимая, но уже с опаской:
— Зачем?
— Сама знаешь. Зря, что ли, такие платья носишь?
Вот и сказал…
Она тихонько взвизгивает и бросается наутек. Ну-ну, далеко она убежит на таких каблуках. Догоняю, валю на землю, она бьется подо мной, вырывается, кричит:
— Не надо!
А я опять не слышу ее, не хочу слышать: спускаю с плеч бретельки, задираю юбку и раздвигаю коленом в сторону плотно сжатые ноги. А это что еще за кусок ткани?
Все как в тумане, только туман горячий, очень мокрый и почему-то красный: как кровь из оторванных пальцев, как вода в пруду, как угли костра… И я двигаюсь сквозь туман — рывками, толчками, а потом в пах и позвоночник вонзается игла, прекрасная, мягкая, божественная игла, и это длится невообразимо долго…
Сваливаюсь с Аньки, перекатываюсь на спину… Смотрю на нее: мятое платье испачкано кровью по подолу, лицо зареванное, волосы растрепаны — солома, а не волосы.
И она мне нравилась? Нет, правда, она мне нравилась?
Девчонка как девчонка, ничего особенного.
Иду сквозь рощи, притаптываю молодую травку. Рыдания Аньки-растрепы удаляются, затихают. И вижу — Сашка. Подходит ко мне, протягивает бутылку с пивом — где только взял?
— Давай отметим, что ли, брат.
Что-что? Да кто вы такие? О, ты нас заметил! Да-да-да, это мы киваем тебе из березовых ветвей, это мы пальчиками травы цепляемся за твои брюки и ставим подножки случайными камешками. Надеемся, ты не ушибся.
А мы просто здесь живем. Не так давно. Ты и твои друзья, а до этого ваши родители, а до этого еще какие-то люди постоянно играли здесь. В пруду купались, а иногда ныряли на дно и больше не всплывали. Иногда по рощам бродили — уходили двое, а возвращался один. Мы-то с тобой понимаем, что это просто игра. Но проигрывать никто не любит, и иногда им даже больно — капелька боли тут, капелька слез там. Кап-кап-кап — и появились мы. Теперь тоже хотим играть!
Давай в прятки. Посчитаемся?
Раз, два, три, четыре, пять, Мы идем тебя искать. Твою память не отнять, Проиграешь — будешь спааать.Ты бежишь! Мы понимаем, ты теперь большой, неуклюжий, тебе трудно быстро спрятаться. Хорошо, мы отвернулись и считаем до ста!
Да что здесь творится? Бегу сквозь лес, как тогда в детстве. Дыхание сбивается. Ничего, поднажму. Надо уйти отсюда, надо… При чем тут Анька? При чем тут Глеб с Мариком? Я не для того сюда пришел! Мне надо понять, как жить дальше, а не вспоминать чернуху — ну, было и прошло! Виноват!
Да в чем я виноват? В том, что они все — каждый из них — сами?..
Мелкие желтые глазки глядят повсюду, когтистые пальчики, красные с белым посередине, высовываются из травы, тянутся к ногам, пачкают ботинки осенней грязью. Противно как!
Дайте отдышаться, твари!
Куда? Где спрятаться? В орешнике? На Пустыре? В пруду?!
Где выход, мать его?
Не трогайте! Оставьте в покое! Не виноват я! Ни в чем я не виноват!
Жмусь к березе: летней, теплой. Успокойся, Серега, взрослый же мужик! Это просто галлюцинации, сейчас пройдет.