Прыгнуть выше себя (издание 1990 г.)
Шрифт:
Те, кто пользуется этим оружием, действуют не по стереотипам. Это и помогло им выследить меня.
Да, теперь я знаю, что это был за ствол, что за стрекотание слышалось и почему оно не убивало. Впрочем, оно убивает, только не так, как пуля. Не мгновенно, но во сто крат мучительнее. Телескопическая насадка на объективе кинокамеры! Она позволила кому-то из своры репортеров запечатлеть мои движения. Он попытается использовать кадры как материал для расследования, как повод для шумихи. Он и его коллеги по своре сумеют подогреть обывателя, сыграть на его страхе и злобе. К ним присоединятся все, кто ненавидит науку, кто пытается обрушить на ее пути завалы ложных толкований и фальшивых добродетелей, кто ставит барьеры и капканы на безграничном пути исследователя. Они поднимут такой крик, что это свяжет руки последним моим молчаливым покровителям. А уж для этих нет ничего хуже, чем предположение, что я попаду в руки врагов и заговорю. В этом случае они, как Поводырь, пойдут на все, чтобы я замолчал навеки. Я должен бояться и тех и других. И врагов, и друзей, и союзников, и покровителей — абсолютно всех. Вот награда за желание установить высшую справедливость на этой проклятой планете!
Где же выход? В любом положении должен быть выход даже для неудачника… Разве что… Разве что так: этот репортеришка рассматривает меня только в одном плане — как охотник дичь. Вряд ли он ожидает, что дичь превратится в охотника. Мое спасение не в пещере, не в бегстве.
Далеко уйти этот киносъемщик не мог. Надо настичь его. Даже если их двое или трое, я обязан справиться. Большими группами они не охотятся — таковы условия их заработка. Против меня только то, что я пока ничего не знаю о численности врагов и об их намерениях. За меня — мой ум, мое оружие, неожиданность моей реакции и большой опыт. Лишь бы невезучесть не вмешалась…
В своей жизни я знал многих невезучих. В сущности, все мои товарищи по общему делу, в том числе Густав и Поводырь, были такими же невезучими, как я. Мы хотели одного, а получали другое. Судьба играла против нас краплеными картами.
Несколько раз обхожу вокруг хижины, затаиваюсь за деревьями, перебегаю небольшие полянки и опять затаиваюсь. Преследователей не видно и не слышно. Скорее всего, их, или его, уже нет здесь. Если он был один, то, засняв меня на пленку, теперь постарается поскорее доставить ее в город. В любом случае ему придется возвращаться к реке. Но в этих местах есть лишь одна удобная бухта…
Необходимо поскорее проверить мои предположения.
Я знаю кратчайшую тропу к бухте. Лианы хлещут меня по лицу, легким не хватает воздуха…
Ага, я не ошибся — вот его лодка! Репортеришка вернется к ней, и здесь-то я его щелкну, только не так, как он меня. Уж будьте спокойны, миндальничать не буду.
Тщательно выбираю место в кустах. Отсюда, разделенный крестиком оптического прицела, мне виден большой участок берега и реки. В центре, на пересечении линий, — лодка.
У меня в запасе минимум полчаса, даже если он вышел сразу же после моих выстрелов. Небось испугался, до смерти. А ведь с самого начала знал, на что идет. И все-таки…
Мой бог, сколько лет прошло со времени моего так называемого "преступления"! Убийц и грабителей прощают "за давностью содеянного", но о моем "деле" не забывают.
Разве я не такой, как все, и разве мои мысли не такие, как у всех, а мои действия резко отличаются от действий других людей? Разве тысячи других людей, прочти они мой дневник, увидели бы во мне нечто такое, что отличает меня от них? Разве не посочувствовали бы мне? Я ненавижу так же, как и они, презираю многое из того, что достойно и их презрения, боюсь болезней и стихий, которых и они боятся, у меня такие же руки, ноги, туловище, волосы, кожа, нервы, мозг… Я неотличим от вас, люди, и все-таки вы преследуете меня. Для вас все эти долгие годы — просто отрезок жизни. А для меня нет ни месяцев, ни дней — только минуты и секунды. Миллиарды секунд, каждая из которых превращена в кошмар сознанием того, что тебя преследуют.
Я вспоминаю свою жизнь: кровь и смерть, удары из-за угла, удары в спину, мерзость и грязь, продажные аристократы и жалостливые шлюхи… А вокруг, в джунглях, в это время разыгрываются свои драмы и комедии: перекликаются на ветках птицы инамбу, стрекочут деловитые зеленые попугайчики, строят гнезда королевские фазаны. Вот из кустов выглянул шакал, понюхал воздух и скрылся.
Может быть, испугался более крупного зверя? В этом мире — идеальный порядок, все четко установлено раз и навсегда. Известно, кто кого может есть и кому от кого надо удирать. У каждого свое место на лестнице, ведущей ввысь, — к человеку. А уже там начинается хаос. Хилый побеждает атлета, малый народ одерживает верх над большим, ничего нельзя предугадать наперед, все мерзко и туманно…
Мое настороженное ухо уловило какой-то шум, но не в той стороне, откуда должен был появиться враг. Неужели я не заметил его, а он выследил меня?
Подозрительный шелест раздался сзади. Я резко обернулся и успел заметить человека, который тотчас спрятался за дерево. Я выстрелил, но промахнулся. И тогда отчетливо прозвучала команда:
— Выходи, Пауль Гебер!
Команду повторили несколько голосов — справа и слева от меня.
В ужасе я бросился к реке, но, не добежав до лодки, заметил растянутую между деревьями сеть. Меня ловили, как дикого зверя. Я круто свернул в сторону, стреляя на бегу.
Я не видел врагов, но они меня видели. Магазин винтовки был пуст. Я отбросил ставшее ненужным оружие и выхватил пистолет. Они глубоко ошибаются, если собираются взять меня живым. Я бежал, продираясь сквозь заросли, сколько хватило сил. Упал на траву, уже ничего не видя, ничего не чувствуя, кроме того, что мне не хватает воздуха. Казалось, мои легкие вот-вот разорвутся. Если бы преследователи сейчас настигли меня, то взяли бы легко.
Прошло несколько минут, прежде чем я начал различать ветви над головой и защемленные между ними синие кусочки неба. Все воспринималось с особенной остротой — порхающие птицы, налитые зеленым соком листья, кое-где просвечивающие на солнце… Хотелось жить. Так хочется жить и траве, которую мы топчем, и собакам, которых используем для опытов. Я никогда не мог заставить себя препарировать черепа собакам, и мне говорили, что я слишком сентиментален.
Наконец я смог сесть, прислонившись к стволу дерева. Теперь я осознал, что нахожусь в еще худшем положении, чем там, у хижины. У меня нет ни запасов пищи, ни стен, за которыми можно укрыться. Вряд ли удастся незамеченным пробраться к пещере в скалах. К тому же мне еще надо определить направление к ней…
Я поднялся. И в то же мгновение щелкнул выстрел. Ноги сами сделали свое дело. Над моей головой просвистела одна пуля, вторая… Я понял, что стреляют не по мне, а в воздух, пугают, гонят в ловушку. Но понял это слишком поздно, когда увидел впереди себя высокий, обрывистый, совершенно незнакомый мне берег. Внизу, на расстоянии пяти-шести метров, виднелись острые, зазубренные пики камней, вода между ними была покрыта сплошной пеной.
Я побежал вдоль берега, через заросли, которые становились все реже и реже. Далеко впереди виднелись голые скалы. Где-то там находится пещера. Если бы только удалось оторваться от преследователей! Мне чудились крики: "Стой, Пауль Гебер, все равно не уйдешь!" — и пистолет в моей руке казался детской игрушкой. Я стал задыхаться. Больше мне не выдержать. Сейчас упаду…
Внезапно стремительная тень накрыла меня. Я почувствовал рывок за плечи, повис над землей и увидел, как быстро удаляются кусты, как деревья становятся маленькими. Прямо на меня двигались, вырастая, пики скал.