Прыжок леопарда
Шрифт:
– Russian seaman?
– Ноу, - ответил я с нарочитым нижегородским акцентом, - эмэрикэн рэйнджер!
– и полез в карман за деньгами.
Коробка с туфлями и прочим попутным товаром потянула почти на двенадцать франков. С истекающим кровью сердцем, я протянул продавщице две радужные купюры, но Векшин отвел мою руку. А Жорка достал из кармана видавший виду "лопатник" килограмма на полтора и, стреляя бестыжими глазками, бойко залебезил, залопотал по-французски. Он говорил обо мне. Это я всегда чувствовал безошибочно. Девушка засмеялась, что-то ответила. Вне себя от досады и ревности, я попробовал прочитать ее мысли. Слов, конечно,
– Какой он смешной, - сказала она.
В процессе беседы, на свет появилась черная сумка из натуральной кожи. В недрах ее утонула моя "отоварка" и еще пара коробок с неизвестным мне содержимым. За все заплатил Устинов.
Сумку нес, естественно, я. На душе было гадостно. Почему-то казалось, что Жорка меня унизил, выставил на посмешище перед девчонкой, которую я почти полюбил.
Мои неразменные тридцать франков по-прежнему грели карман, но и это не радовало. Темные чувства рвались на выход. Ну, падла, сочтемся!
Оба моих старших товарища дефилировали чуть впереди. Я пристроился Жорке в кильватор и поймал его биоритмы. Пару минут спустя, походка моя обрела небрежную легкость уверенного в себе человека. Так же как он, я слегка приседал на колено опорной ноги, вальяжно жестикулировал и стряхивал пепел с невидимой сигареты небрежным щелчком безымянного пальца.
Клюнуло с первого раза. Я поднял изгиб левой руки, посмотрел на воображаемые часы. Жорка в точности повторил этот жест - пора подсекать. Завершая следующий шаг, я сильней, чем обычно, присел на колено и Устинов поплыл в растяжке. Векшин еле успел подхватить его под руку.
Я шел и третировал Жорку. Но лишь после пятой попытки добился, чего хотел: штаны расползлись в интересном месте, прямо по шву.
Походка Устинова утратила былую вальяжность. Теперь он шагал, как ныряльщик по пляжу, усыпанному битым стеклом, чаще смотрел под ноги и матерился на родном языке. Квартал или два мы протопали сомкнутым строем, на дистанции вытянутой руки, наложенной ладонью на плечо впереди идущего. Векшин задавал направление, Жорка старался не отставать, а я прикрывал его с тылу, курил сигарету за сигаретой и думал о бренности бытия.
Все в этом мире происходит одновременно: люди рождаются, умирают, начинают войны, побеждают в сражениях, идут на костер. Исчезают династии, государственные границы, рушатся и создаются империи. Наш разум - серебряный ключик к четвертому измерению, имя которому - время. И мы суетливо скользим в многомерном поле событий, убеждая себя, что все поправимо. Скользим и не верим, что кем-то давно похоронены.
Как много, оказывается, в этой заданной повседневности значат досадные мелочи. Взять к примеру аварийную ситуацию со штанами. Беседа старших товарищей утратила непринужденность, плавность и целостность. Теперь в ней присутствовал нерв.
– Ты никаких таблеток утром не принимал?
– поминутно спрашивал Векшин.
Устинов в ответ божился и клялся, что чувствует себя хорошо, что шпагаты на ровном месте - роковая случайность и что больше такого не повторится.
Остальное запомнилось схематично. Я очень устал и фиксировал происходящее автоматически, вроде автопилота. По команде "налево" мы опять очутились в небольшом магазинчике. Жорка купил себе новые брюки, пару костюмов и еще кое-что "по мелочам".
С каждым часом я обрастал сумками и занимал уже полтротуара. Если бы сразу знать, что все это куплено для меня, было б другое дело:
На этом закончилась моя практика. Тем же вечером, на машине, принадлежащей посольству, мы выехали в Париж. Устинов был провожающим и сидел за рулем. Меня, как самого молодого, пристроили рядом с ним. А Мушкетов и Векшин развалились на заднем сидении и почти всю дорогу проспали.
Наверное, Жорка был неплохим аналитиком. Он сумел сопоставить свой недавний конфуз с тем, что случилось в Бискайском заливе, и первым над ним посмеялся. Слово за словом - завязалась беседа. Мы шутили, рассказывали друг другу бородатые анекдоты, вспоминали забавные случаи из его и моей жизни. Он меня слегка опасался, но виду не подавал.
Расстались мы с ним друзьями. Я всегда интересовался у Векшина успехами Жорки, не забывал передать привет. Отец даже как-то обмолвился, что Жорка теперь очень большой человек. Он курирует резидентуру где-то на юге Франции, и даже достиг почетной ступени в масонской ложе "Права человека".
Что-то, наверное, в этой жизни не так срослось, если мой закадычный друг, возглавил облаву по мою душу. Эх, Жорка, Жорка! Кому ж теперь верить?
***
Жизнь без тела - прямо скажу - непривычна и неестественна. Если кому-то она будет и в радость - то, разве что, человеку с похмелья. Только что крутило тебя, корежило, блевал в тридцать три струи. А тут - голова не болит, "прибодриться" не хочется - эйфория! Но когда пообвыкнешь и схлынет ощущение новизны, начинаешь потихонечку понимать, что это не жизнь, а форма существования. Уж очень она пресна.
Объем, который я занимал, был сравнительно невелик (менее полуметра в кубе), но избирателен и мобилен. Это я выяснил сразу же. Всего лишь за пару секунд сумел пробежаться по близлежащим кварталам города, продолжая держать под контролем самые горячие точки. Их было по-прежнему три: кладовая сухих продуктов, группа захвата на берегу, плюс тело моего двойника.
Заглянул по привычке и в "Три ступеньки". Сам себя не узнал, робот - не человек! Раньше, посещая какой-либо магазин, я, прежде всего, отыскивал взглядом отдел со спиртным. Затем, помимо своей воли, скользил глазами по ассортименту и ценникам. Потом мой внутренний взор устремлялся в карман, где хранилась наличность, а мозг лихорадочно вычислял: сколько бутылок я смог бы приобрести. И это, заметьте, помимо моей воли. Теперь же я был свободен от всяких привязанностей и привычек. Даже вид моего беззащитного тела не порождал никаких эмоций. Ну, лежит себе и лежит, что такого? Единственное, что меня удерживало от ухода в свободный полет - это воля моего двойника.
– У всех было так, - успокаивал он, - ты тоже обязательно справишься. Что такое свобода?
– это осознанная необходимость. А сейчас не мешай. Я знаю что будет.
Помни о Векшине, - повторял я, как заклинание, когда дублер замолкал, - помни о Векшине.
А замолкал он часто. Оно и понятно: горемыка Стас выворачивал наизнанку его мыслительный аппарат. Могу подтвердить, что везде он встречал лишь сонную оцепенелость.
Да, было чему удивиться светилу заплечных наук! Простейшие команды типа "встань", "сядь", "иди" исполнялись его пациентом с четкостью автомата, но как-то не так - без стандартных моторных импульсов.