Прыжок рыси
Шрифт:
Она согласно покивала, подняла на него снова наполнившиеся слезами глаза.
— А разве он был? — спросила тихо. — Мы ведь говорим о мифе, а Павел хотел жить в реальном мире.
Он промолчал, хотя нашел последнее утверждение Козловой слишком общим: едва ли кто-то хочет жить в этом гнусном реальном мире — не для того люди выдумывают мифы. И Павел вполне мог разрабатывать свой миф, понимая его как реальность. Или все-таки преследовал свою цель, играя с дарованным Прометеем огнем? «Про него говорили, что он скандалом живет» — в словах Таюшкиной вполне могла оказаться доля правды о журналисте Козлове.
Закипела вода
— Павел часто навещал вас? — спросил Евгений, нарушив тягостное молчание.
— К сожалению, не очень.
— В последний раз вы виделись, когда он приезжал в отпуск?
— Нет, нет, конечно. Отпуск у него был в августе. В декабре он заехал на пару дней перед поездкой во Францию. А спустя несколько дней после возвращения позвонил и сказал, что никак не может вырваться, и просил меня приехать к нему. Как раз тогда я и смотрела фильм о его поездке. Если бы я могла знать, что вижу сына в последний раз!..
Забывчивостью Козлова явно не страдала, и все же Евгений внимательно посмотрел на нее, точно желая убедиться, что она в твердой памяти:
— Простите… в последний раз вы виделись с Павлом в Приморске?
— Да. А что?
— Он не приезжал сюда после возвращения из Франции?
— Нет. Собирался в конце февраля погостить недельку, но так и не приехал,
Евгений лихорадочно соображал, говорить ли ей о том, что Павел брал в редакции пять дней отпуска без содержания и сказал Полянскому, будто провел их в Сутееве? Следуя давнему надежному принципу: «Если можешь не говорить — не говори» решил все же промолчать. Вопрос о том, где Павел провел эти пять дней, теперь оказался открытым и, вполне возможно, мог пролить свет на тайну его смерти.
Он пошел на кухню, выключил конфорку под чайником.
«Все это время Павел мог провести у Грошевской. Но об их отношениях знали — зачем бы он стал это скрывать?»
Он вернулся в комнату. Алевтины Васильевны за столом не оказалось. В спальне горел свет, дверь была приоткрыта. Наполняя кипятком заварочный чайник, Евгений слышал скрип дверцы шкафа, шелест бумаг, шаркающие шаги хозяйки.
— Алевтина Васильевна, я свет включу? — спросил он громко.
— Да, да, конечно, Женя, — она вернулась с двумя внушительных размеров альбомами, блокнотом и папкой с завязанными тесемками — не иначе, той самой, о которой говорил Полянский. — Я хочу вам кое-что показать.
Евгений щелкнул выключателем. Тусклая лампочка под низким зеленым абажуром осветила стол, отразилась в фаянсе дешевых чашек. Евгений узнал черный пакет из плотной бумаги, оказавшийся в руках Козловой: в нем были фотографии, которые Павел сделал в Париже; они рассматривали эти фотографии утром в день расставания.
— Вот, — раскрыла альбом Козлова, — тут почти все о Паше…
Евгений понимал, альбом этот нужен сейчас не столько ему, сколько ей самой. Он молча смотрел на фотокарточки — пожелтевшие от времени и совсем новые, черно-белые и цветные, с виньетками и без, любительские и сделанные в ателье… С Павлом их рознили три года: где-то в материном комоде у сестры лежал точно такой же альбом с фотокарточками Евгения: в пионерлагере, в колыбели, на экскурсии по Красной площади, в парке… Не было разве что моря.
Просмотр длился почти час. На предпоследней странице была фотография Павла рядом с девушкой в белом плаще, с букетом осенних цветов. Фотография была сделала в дождь, Павел держал над девушкой зонтик. На шее девушки алела косынка.
— Кто это, Алевтина Васильевна?
Несколько секунд она смотрела на фото молча. Потом, словно нехотя, сказала:
— Нелли Грошевская.
— Он знакомил вас с нею?
— Да, конечно. Они приезжали сюда летом и осенью. Это варенье из айвы мы закатывали вместе.
— Мне показалось или вам не очень хочется о ней говорить?
Последовал долгий, прерывистый вздох.
— Она, наверно, хороший человек. Паша любил ее. Серьезная, вдумчивая молодая женщина.
— Почему же так неопределенно? Разве человек может быть «наверно, хорошим»? Либо — либо, нет?
— Я никогда не позволяла себе вмешиваться в личную жизнь Павла. Все, что он считал нужным, он рассказывал мне сам. Знаю только, что с Нелли они поссорились. Когда мы виделись с ним в Приморске, я спросила, почему ее нет, а он как-то очень раздраженно… он посмотрел на меня и пронзительно так… не могу даже выразить этого словами, сказал: «Мама, я прошу тебя никогда больше о ней не вспоминать». Грех ее винить в том, чего я не знаю. Она была на похоронах, плакала, мы сидели рядом на поминках. Она уверяла, что я преувеличиваю, ссора была на самом деле пустяковой и незадолго до Пашиной смерти они помирились. Кстати, она приезжала сюда восьмого… нет, седьмого числа, накануне праздника, поздравляла меня. Ночевала в сарае, а восьмого мы ходили на кладбище.
— Почему в сарае-то? — удивился Евгений.
— Ах, это!.. Да там Паша оборудовал маленькую комнатку. Стол, книжные полки, печка — любил там работать. И с Нелли они проводили там летние вечера. Мне тогда казалось, что дело идет к свадьбе… А почему она так заинтересовала вас?
— Показалось, что я ее где-то видел. Наверное, ошибся.
— Не знаю, могли ли вы ее видеть в Москве. А здесь ее все знают, она ведет передачу «Приморские новости».
Евгений мгновенно вспомнил это лицо: в студии телевидения она брала интервью у Гридина. Екнуло сердце, будто в преддверии чего-то важного, какого-то открытия, способного расставить все по местам.
«Грошевская приходит к Павлу и уходит от него за два часа до убийства. Если верить Битнику, разговор у них с Козловым мирным вовсе не был, как она рассказала Алевтине Васильевне на поминках. Если с нее и не взяли подписку о невыезде, то уж сбрасывать со счетов не должны были никак. Даже если ее вызывали на допрос в качестве свидетельницы, а не подозреваемой, выпустить до окончания следствия в эфир в паре с губернатором, который был объектом нападок ее жениха, о чем, несомненно, все знали?.. — размышлял Евгений, безучастно глядя на оставшиеся в альбоме фотокарточки. — Уж не Гридин ли стал причиной их ссоры?..»
— … несколько оставшихся его статей, — прослушал он начало обращенной к нему фразы.
— Что?
— Вы устали, Женя? Вам не интересно?
— Что вы, очень интересно.
— Я говорю, что в этой папке — ксерокопии статей Павла. Hе всех, конечно, но… вы ведь не читали его статей?
— Не читал, нет,
— Вот я и хочу подарить вам эту папку.
— Мне?.. А как же вы?
— А у меня они есть. Эти копии мне дал один человек, Пашин сосед по общежитию. Мне они без надобности, но я не хотела, чтобы они оставались у него — Паша о нем дурно отзывался.