Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы

Гнидюк Николай Акимович

— Я не останусь в долгу, — говорил в таких случаях фон Бабах. — Через две недели (или же через месяц) обязательно верну.

А Пауль Зиберт его успокаивал:

— Ничего, ничего, я могу подождать. Даже до окончания войны. Я понимаю: у вас жена, дети, а в фатерлянде все дорого. А кому же мне помогать? Я вольная птица. Пока есть деньги — живу. И хочу, чтобы мои друзья хорошо жили. Может, вам нужно еще? Не стесняйтесь, скажите.

— Нет, спасибо, спасибо. Этого достаточно, — отвечал Бабах. А когда встречались вновь, начинал вздыхать

и вспоминать свою бедную Гертруду.

Обер-лейтенант сочувственно подбадривал его, и майору снова приходилось благодарить его и произносить традиционную фразу:

— Я в долгу не останусь… Обязательно верну.

Всегда, приходя в назначенный час, фон Бабах уже заставал у Вали Зиберта, а в этот раз его еще не было.

— Проходите, пожалуйста, — любезно предложила девушка. — Господин обер-лейтенант просил передать, что немного задержится. Вы посидите здесь. Вот журналы, чтобы не скучать. Кстати, есть для вас новинка: сигареты с турецким табаком…

— О-о-о! Какой аромат! — удовлетворенно произнес Бабах, приблизив открытую пачку с сигаретами к носу и вдохнув запах табака.

— Извините, я сейчас, — сказала Валя и вышла из комнаты.

Майор опустился в кресло у небольшого журнального столика, на котором стояла хрустальная ваза с букетом свежих пионов, щелкнул зажигалкой, затянулся сигаретой, еще раз произнес: «О-о-о!», выпуская изо рта и ноздрей серовато-белые ручейки дыма, и взял со столика иллюстрированный еженедельник. Под ним лежали какие-то две бумажки.

Когда Николай Иванович вошел в комнату, он по выражению лица адъютанта Коха понял, что расчет оказался точным: фон Бабах заметил и прочитал повестку из арбайтсамта и заявление с резолюцией гебитскомиссара.

«Теперь, господин майор, — подумал Кузнецов, — вы не упустите момент, чтобы сделать своему приятелю и его симпатичной девушке услугу, а за старания получить щедрое вознаграждение».

Однако во время обеда фон Бабах не начинал разговора на эту тему. Николай Иванович тоже не торопился. В таких случаях он всегда был выдержанным и осторожным. Он знал: майор обязательно сам заговорит о Вале. И если сейчас он молчит, то лишь потому, что не хочет себя выдавать: мол, проявил излишнее любопытство. Да и неудобно в присутствии девушки заводить о ней разговор, который обязательно закончится финансовой операцией.

От Вали они ушли вместе.

— Не кажется ли тебе, Пауль, что сегодня душно и не мешало бы искупаться в речке? — спросил фон Бабах.

— Нет, уважаемый майор, — ответил Кузнецов. — Сегодня я не имею времени.

— Есть какое-нибудь неотложное дело?

— Да, кое-что должен сделать. Валя просила… — Кузнецов прервал фразу, будто боялся закончить свою мысль.

В глазах Бабаха мелькнула лукавая искорка. Он самодовольно ухмыльнулся и произнес:

— Можешь больше мне не говорить. Я догадываюсь, о чем просила тебя твоя очаровательная фея.

— Господин майор умеет читать чужие мысли?

— Что

за вопрос! Это моя обязанность: знать, о чем думают другие. Не будь я таким проницательным, герр гаулейтер не стал бы меня столь долго держать возле себя. Он говорит мне: «Вы, майор, должны обладать утонченным обонянием. Вы — мой личный Шерлок Холмс, и для вас не может быть неожиданностей. Всё вы должны знать и всё предугадывать и предупреждать». Так вот, сейчас ты думаешь о том, как помочь Вале избежать поездки в Германию и остаться в Ровно. Не правда ли?

— Феноменально! — воскликнул Кузнецов.

— Могу сказать больше: Валя обращалась к гебитскомиссару, и он послал ее ко всем чертям.

Бабах впился своими бесцветными глазами в обер-лейтенанта, пытаясь определить, какое впечатление произведут на него эти слова. А обер-лейтенант поднял руки вверх и удивленно произнес:

— Сдаюсь, господин майор, вы меня поразили. Герр гаулейтер имеет в вашем лице настоящего Шерлока Холмса.

Фон Бабах ликовал.

А Кузнецов был доволен: все шло по намеченному плану, бумажки, лежавшие на журнальном столике, сделали свое дело.

— Скажи правду, Пауль, — спросил после краткой паузы фон Бабах, — ты любишь Валю?

Зиберт замешкался с ответом, а майор, поняв, что его вопрос не очень тактичен, сказал:

— Извини, я хотел узнать, нравится ли тебе эта девушка. Дело в том, что я мог бы помочь ей. Если ты можешь поручиться за нее, я попытаюсь устроить вам аудиенцию с шефом. Конечно, это не так уж просто сделать, но… — он многозначительно посмотрел на Кузнецова, — для моего лучшего приятеля и земляка обер-лейтенанта Пауля Зиберта я готов на все.

Мог ли Зиберт сразу же согласиться с этим предложением? Конечно нет.

— Что вы, господин майор! Беспокоить гаулейтера по таким пустякам? Что для него какой-то обер-лейтенантик? Разве у него мало других, более важных забот? Нет, совесть не позволяет мне отнимать драгоценное время у гаулейтера. Хотя… — он тяжело вздохнул. — Валю мне очень жаль. Бандиты растерзали ее отца за то, что он был выходцем из немцев. Очень порядочным был этот Довгер. И за то, что в его жилах текла арийская кровь, он поплатился жизнью.

— Если она действительно немецкого происхождения, ей обязательно нужно помочь, — расчувствовался фон Бабах. — Через гаулейтера ей можно оформить документы фольксдойче, и она устроится на хорошую работу, господин обер-лейтенант будет иметь удовольствие бывать в ее гостеприимном доме.

— Когда Валя Довгер получит удостоверение фольксдойче, она из фрейлейн Валентины Довгер преобразится в фрау Зиберт. Тогда пригласим вас на свадьбу, господин майор.

— Если у тебя серьезные намерения относительно Вали, то стоит побеспокоить не только гаулейтера, но и самого фюрера. Между прочим, шефу не следует говорить о свадьбе. Просто: идет речь о несправедливости, допущенной по отношению к человеку немецкого происхождения.