Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы
Шрифт:
— Я вам буду благодарен за это всю жизнь.
— А как на службе? Как посмотрят на все это? Не будут возражать против брака с этой бедной девушкой? С твоими заслугами, внешностью и состоянием можно стать зятем министра.
Он был прав, этот «добродушный» фон Бабах! Ведь в самом деле невероятно, чтобы бывший управляющий известного помещика из Восточной Пруссии, офицер армии «великого рейха» стремился связать свою судьбу с какой-то девушкой сомнительного происхождения. Одно дело — легкий случайный мимолетный роман, и совсем другое — серьезные намерения. Но Кузнецов понимал, что в данном случае нельзя отступать, тем более что возникла реальная возможность встретиться с глазу на глаз с Кохом.
Николай Иванович задумался, а
— Стоит ли мне делать этот шаг? Я много думал и сейчас думаю об этом. Когда Валя показала мне повестку, я сначала даже обрадовался. «Ну, — думаю, — отвезу ее в имение Шлобиттена, и пусть ждет моего возвращения». Но потом пришла другая мысль: «Я же не могу жениться на ней, пока у нее не будет документа о немецком происхождении». Поймите меня правильно, господин майор. Мне уже тридцать лет. Я знал немало девушек — до армии, и во Франции, и в Польше. Я разуверился в любви, считал, что, кроме мимолетного чувства, ничего не существует, а то, о чем пишут в книжках, — вранье. И когда я встретился с Валей, мне вначале показалось, что это очередной роман, который займет незаметное место в моей богатой коллекции. Но к Вале у меня возникло особенное чувство. Оно становится все сильнее и сильнее, и я чувствую, что Валентина меня тоже любит. Поверьте мне, это не пустое увлечение, а любовь. Когда я думаю, что эта девушка потеряла отца из-за меня, — я у них гостил, а после того, как уехал, бандиты схватили его и замучили, — мне еще больше хочется утешить ее, сделать счастливой. Она имеет право на счастье. Я прекрасно понимаю, господин майор, что я офицер немецкой армии, что жалость к людям — наш враг. У меня ее никогда не было. Не было, когда мы вступили в Париж и перед моими глазами танки давили человеческие тела. Не было, когда мы в Варшаве убивали тех, кто не хотел добровольно сдаваться в плен. Я и сегодня еще берегу удостоверение отличного стрелка. Я получил его под Винницей за стрельбу по живым мишеням — тогда мы расстреливали евреев. И чувство к Вале — не слезливая гуманность, не жалость, а настоящая любовь. Я доверяюсь судьбе. Если вы, господин майор, поможете мне, значит, бог не оставил меня, счастье меня не покинет и моей благодарности вам не будет границ.
Николай Иванович рассказал нам об этом разговоре с фон Бабахом в тот же день.
— Знаете, — сказал он, — я думал, что план сорвется. Сначала шло гладко. Мой майор говорит: «Давай заявление, гаулейтер хоть завтра его подпишет». А потом как начал меня штурмовать вопросами, как завелся: почему я выбрал себе именно Валю, разве не найдется какой-то богатой немецкой фрейлейн, как это воспримут в имении, когда я вернусь? И так засыпал меня вопросами, пока мы не дошли до пляжа.
— А вы действительно ему о женитьбе говорили? — спросила Валя. — Еще, чего доброго, свадьбу придется справлять.
— А что было делать? Я разыграл из себя безумно влюбленного. Если этот фон Бабах организует нам встречу с Кохом, мы не то что свадьбу, а черт знает что устроим!
Валины щеки зарделись, и, надеясь на мою поддержку, она серьезно сказала:
— Николай, сделай замечание этому немцу, а то он начинает превращать разведку в забаву.
— Николай Иванович прав, — ответил я. — И будет совсем неплохо, если в один прекрасный день мы вас поженим. Правда, в Ровно нет немецкой кирхи, и поэтому придется эту торжественную церемонию перенести на родину Пауля Зиберта. Представляю, какой радостной будет встреча наших молодых влюбленных у князя Шлобиттена. Интересно, знает ли господин обер-лейтенант хотя бы, как зовут этого князя?
— Оставь шутки! — рассердилась Валя.
— Пусть шутит, — остановил ее Кузнецов. — В этом ничего плохого нет. Шутка подбадривает, если хочешь, придает человеку силу. А нам надо быть бодрыми, не падать духом. Впереди у нас, Валюша, очень сложная операция. Через пару дней пойдем к Коху. Он будет говорить с тобой. Фон Бабах сказал, что гаулейтер лично принимает всех, кто хлопочет
— А как сегодня водичка, тепленькая? — спросил я Николая Ивановича. Накануне он отругал меня за то, что я пошел со знакомым гестаповцем на пляж, где пришлось раздеться (а в карманах было оружие) и несколько раз окунуться.
— Не беспокойся, я такого неосторожного шага не сделал, хотя немецкому офицеру надлежит быть вооруженным. Откровенно говоря, я на радостях чуть было не принял предложение майора, но вовремя опомнился. Ведь мне нельзя раздеваться перед гитлеровцами, а то нашивки о ранениях ношу, а на теле — ни одной царапины. Из-за такой мелочи можно сесть в лужу. Я сказал фон Бабаху, что не захватил плавки, и пообещал поддержать компанию в другой раз.
Вечером мы собрались у Ивана Приходько, чтобы обсудить план уничтожения Эриха Коха. Договорились, что я буду кучером Пауля Зиберта и его невесты Вали Довгер, а Михаил Шевчук, Жорж Струтинский, Николай Куликов, Василий Галузо и Иван Приходько расположатся в районе резиденции, чтобы в случае необходимости прийти нам на помощь.
Но где раздобыть хороший фаэтон? Вначале мы думали взять пару лошадей и повозку в отряде. Но времени было мало, а отряд — далековато. К тому же у партизан не было порядочного экипажа.
Мне, как опытному коммерсанту, поручили купить или одолжить фаэтон в городе. Я немедленно кинулся на поиски, так как на следующий день фон Бабах сообщил Паулю Зиберту, что все идет как по маслу, пропуск к Коху заказан и теперь успех будет зависеть от того, в каком настроении окажется во время аудиенции гаулейтер.
А мои поиски фаэтона были пока безуспешными.
— Придется идти пешком, — сказал Кузнецов. — Не станем же мы из-за пролетки отказываться от выполнения задания.
— Пешком так пешком, — поддержала его Валя. — Все равно фаэтон нам едва ли пригодится. Я не собираюсь бежать после того, как пущу пулю в лоб этому сатрапу.
— О чем ты говоришь! — воскликнул Кузнецов. — Ты даже не имеешь права думать об этом. Не забывай: задание лишь в том случае будет выполнено, если все пройдет благополучно и мы вернемся в отряд. А фаэтон нам понадобится не для того, чтобы бежать, а чтобы уложить оружие. Понимаешь, как все будет? Мы с тобой — в приемной Коха, выходит фон Бабах и приглашает тебя в кабинет. Ты идешь с майором, а через минуту без разрешения вхожу я, ты сразу же выходишь, я расправляюсь с Кохом и моим «другом» и быстро иду за тобой вниз. На улице мы садимся в фаэтон. Гнидюк ждет нас в полной боевой готовности. А дальше обстановка подскажет.
— Нет, в Коха буду стрелять я, — не соглашалась Валя.
— Оставь, Валя. Из твоего пистолета можно только воробьев пугать, а не стрелять в фашиста на расстоянии. Ты не успеешь раскрыть сумочку и вытащить свою игрушку, как окажешься в руках майора фон Бабаха. А вернее всего — тебе придется распрощаться с сумочкой в бюро пропусков.
Вале ничего не оставалось, как согласиться с Кузнецовым. Но она все же пристроила пистолет за поясом под кофтой. Еще в отряде она научилась стрелять. Далось это ей не легко. Маленькая девичья рука не удерживала пистолета, и Вале приходилось держать его обеими руками и с усилием нажимать спусковой крючок. Но когда Вале достали первый номер браунинга — маленький деликатный пистолетик, — она успешно овладела искусством стрельбы. Убойная сила этого пистолета была столь незначительной, что на расстоянии пяти-шести метров он уже не мог причинить врагу большого вреда. Чтобы убить фашиста, нужно было приставить дуло к самому лбу или сердцу. Поэтому и речи не могло быть о том, что Валя убьет Коха.