Пржевальский
Шрифт:
От Ала-шаня до Ин-шаня Пржевальский избрал маршрут, отличавшийся от прежнего. Таким образом, даже возвращаясь, он исследовал новые местности.
Поднявшись по скалистым отрогам Харанарин-ула на Монгольское нагорье, путешественники из теплой осени Алашанских равнин попали в суровую зиму. Метели бушевали здесь с такой силой, что в нескольких шагах не видно было больших предметов, а против ветра невозможно было открыть глаза и перевести дух. Выпал глубокий снег, и изо дня в день стояли сильные морозы. Всем путешественникам, особенно же больному Пыльцову, приходилось очень трудно. Животные страдали от бескормицы. — Вскоре отказались идти два верблюда и одна
В эти дни Николай Михайлович не только продолжал выполнять ежедневную научную работу, но, лишенный помощи Пыльцова, даже справлялся с нею один. При съемке под студеным ветром, держа в руках бусоль, Николай Михайлович отморозил себе пальцы обеих рук.
Вновь перевалив через горы, Пржевальский у их подножия открыл пересохшее старое русло Хуанхэ. Сыпучие пески пустыни заставили реку изменить свое течение.
Дойдя до нового русла Хуанхэ, экспедиция продолжала путь по ее теплой, густо населенной долине. По деревням были всюду расположены войска, выставленные для защиты от дунган, но в действительности только грабившие население.
Достигнув гор Муни-ула, путешественники вышли на старый путь. Дальше Николай Михайлович решил двигаться этим, уже пройденным раньше, путем. Правда, он пролегал по холодному нагорью, но зато был изучен и снят на карту, и Пржевальский со своими спутниками мог идти уже не ощупью, а по собственной карте.
Путешественники поднялись на нагорье. В тех самых местах, где летом они изнывали от жары, доходившей в тени до 40°C, теперь, в конце ноября, их донимали тридцатиградусные морозы с сильным ветром. «Климат — самый подлый, какой только можно вообразить», — писал Николай Михайлович.
«Как теперь помню я, — рассказывает Пржевальский, — это багровое солнце, которое пряталось на западе, и синюю полосу ночи, заходившую с востока». В это время путешественники обыкновенно развьючивали верблюдов и, расчистив снег, ставили свою палатку. Один из казаков ехал в ближайшую монгольскую юрту купить топлива.
Но жителям запретили продавать русским даже аргал [28] . Один раз после сорокакилометрового перехода путешественникам пришлось разрубить седло, чтобы вскипятить чай и приготовить немного пищи.
28
Аргал— овечий помет.
Во время ужина холодный воздух палатки наполнялся паром от супа, как густым туманом. Жир тотчас же застывал на руках и на губах. Потом его приходилось соскабливать ножом.
На ночь палатку обкладывали всеми вьюками, но все-таки в ней стоял лютый холод. Спали путешественники на войлоках, под шубами и бараньими шкурами. Пыльцов постоянно укладывал рядом с собой Фауста.
Редкая ночь проходила спокойно. Бродившие кругом волки подбирались к верблюдам и лошадям. Монгольские и киргизские собаки прибегали воровать мясо, забирались даже в палатку. Приходилось вылезать из-под шкур и стрелять в четвероногих разбойников. Вскочив, кричали перепуганные верблюды. Нужно было снова уложить их. После этого не скоро удавалось согреться.
На рассвете путешественники вставали и, дрожа от холода, принимались варить кирпичный чай. Немного согревшись, складывали палатку, вьючили верблюдов. С восходом солнца, по трескучему морозу отправлялись в дальнейший путь.
Верблюд, завьюченным ящиками с коллекциями. Рис Роборовского.
На стоянке близ кумирни Пирэтэ-дзу с караваном экспедиции случилось несчастье. Все верблюды, пущенные вечером пастись, исчезли, за исключением одного, больного. Напрасно путешественники искали их несколько дней подряд и исходили все окрестности — отыскать животных не удалось. Больной верблюд издох. Лошади в степи не находили корма, а местные жители не смели продавать путешественникам даже солому. Одна из истощенных лошадей замерзла ночью. У экспедиции осталась одна единственная лошадь, да и та едва передвигала ноги. Китайцы, боясь прогневить свое начальство, ни за какие деньги не соглашались довезти путешественников.
Экспедиция была на краю гибели.
У Николая Михайловича оставалось еще 200 лан, вырученных в Ала-шане от продажи кое-каких вещей. С трудом, проходив целый день по монгольским юртам, Николай Михайлович купил новую лошадь и на другое утро отправил на ней казака с монголом в ближайший город Куку-хото приобрести там верблюдов. Наконец привели купленных верблюдов, и караван, потеряв на вынужденной стоянке 17 суток, форсированными переходами продолжал путь.
И вот желанная минута наступила. В канун нового 1872 года, поздно вечером, путешественники пришли в Калган. Русские, находившиеся здесь по делам русско-китайской торговли, встретили их с той радостью, с какой встречают на далекой чужбине соотечественников…
Первая десятимесячная часть путешествия по пустыням Центральной Азии закончилась.
В Калган Пржевальский привез обширную зоологическую и орнитологическую коллекцию — около 200 экземпляров различных видов грызунов и до 1000 птиц. Трудность перевозки крупных шкур млекопитающих заставляла Николая Михайловича отбирать только лучшие экземпляры наиболее редких животных. Он привез в Калган шкуры одиннадцати антилоп различных видов, четырех диких быков, двух аргали, трех куку-яманов, горного оленя, козули, степного волка.
По приезде в Калган Николай Михайлович привел в порядок эти коллекции, драгоценные карты пройденного пути на 22 листах, записи производившихся по четыре раза в день метеорологических наблюдений и ежедневные путевые заметки.
«Мы могли с чистой совестью сказать, — пишет Пржевальский, — что выполнили свою первую задачу, и этот успех еще более разжигал страстное желание пуститься вновь вглубь Азии, к далеким берегам озера Куку-нор».
Оставив весь состав экспедиции, ее снаряжение и имущество в Калгане, Пржевальский поспешил в Пекин, чтобы запастись там деньгами и всем необходимым для нового путешествия. Свои коллекции, карты и путевые записи он вез с собой.
ПРИГОТОВЛЕНИЯ К КУКУНОРСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ
Даже те небольшие деньги, которые царское правительство ассигновало экспедиции на 1872 год, оно не перевело своевременно в Пекин.
«Вы не можете себе представить, — писал Николай Михайлович в Россию М. П. Тихменеву, — сколько хлопот требует снаряжение при нищенских средствах моей экспедиции. Да и этих-то денег не высылают в срок. Так, например, на нынешний год не выслали ни копейки».
Между тем, для успеха экспедиции дорог'a была каждая минута, и дожидаться присылки остальных денег из Петербурга Пржевальский не мог.