Псалмы Ирода
Шрифт:
— Бесполезно. Может быть, ты и умеешь говорить, но я-то не могу заставить тебя понять, о чем спрашиваю. Может, Пречистая Богоматерь сделает Так, чтобы Виджи не вел себя как грубый мужлан и уделял бы Шифре хоть час в день, пока она будет здесь. Если с ребенком не разговаривать, то он и не научится этому. Надо будет серьезно побеседовать с Виджи, когда он вернется…
— А что ты хочешь, чтобы я ей сказала? — Голос был грубый, гнусавый, некоторые слова не договаривались. Как ни странно, но Бекка ничуть не удивилась, услышав его. Ей было только интересно.
— Ты меня слышишь?
Опять те же зубы, та же улыбка, что
— Я ничего не слышу.
А затем, беззвучно, она начала выразительно шевелить губами, формируя слова: «Но зато я вижу».
Бекка смешалась, она не в состоянии была прочесть это послание, хотя губы девушки двигались весьма отчетливо.
— Я знаю, как выглядят слова, — объяснила девушка. — На губах.
— Тебя научил Виджи?
Смех девушки был смесью визга и скрипа:
— Он учит меня быть его собакой. Он пускает меня в кровать, только когда я могу принять в себя его штуку. А они еще зовут его маленьким человечком! — От ее жуткого хохота дрожали стены.
Бекка уже стала жалеть, что она вообще начала этот разговор с девушкой Виджи.
— Ты была бы мертва, если бы не он, — сказала она, хотя Червь, что сидел в ней, уже высекал своим железным языком мелкие злые искры: «Как бы гордилась Хэтти, если бы могла слышать тебя! Как это прекрасно — защищать мужчину от неблагодарной женщины! Вот она — моя девочка, — истинная дочь Праведного Пути!»
— А я и так рано или поздно умру! — Девушка отбросила возражение Бекки как ветер — полову. — Как только они решат. — Она указала подбородком на окно, выходившее на хутор Благоговение. — Они определяют мою жизнь, они определяют мою смерть, они решили, что будет хорошо, если этот недомерок возьмет меня к себе, чтобы трахаться (это слово вызвало краску стыда у Бекки) и засунуть в меня ребенка. — Она перегнулась через Шифру и с нежностью во взгляде, достойной самой Богородицы, промурлыкала: — Но я решила, что его ребенок должен умереть.
— Ты… убила его? — Бекка почувствовала, как привычная ровная пульсация ее сердца внезапно оборвалась. Девушка не ответила. Бекка заставила себя снова поднять лицо и дать ей прочесть вопрос на губах:
— Ты убила ребенка Виджи?
— А тебе-то что? Эту я не убью. Эта — не его ребенок.
— Но во имя самого Неба, почему?
Прежде чем ответить, девушка одним пальцем нежно заставила Шифру отпустить левый сосок и переместила ее к правому.
— Я же сказала тебе. На этот раз решала я. Не он. Не они. Когда ребенок вышел из меня, я задушила его бечевкой. Ну и что? Еще один голос, который я слышу. Ты же знаешь — ночные голоса с холма.
Бекка не могла бы сказать, что поразило ее больше — спокойное признание девушки в хладнокровном убийстве или тот вопрос, который теперь ей предстояло задать, и еще не полученный ответ на него, которого она так боялась…
— Какие голоса? Какой холм?
Резкие черты лица девушки выразили огромное удивление:
— Ты не знаешь? Холм, куда они складывают кости детей. Это их голоса. Я слышу их.
— И я тоже. Мое имя… Та ночь бдения, что давно миновала… Я слышала их плач. И они плакали обо мне…
Девушка расхохоталась прямо Бекке в лицо:
— Сумасшедшая! Вроде меня. Ладно, тем лучше. Ты никому не расскажешь, как я убила своего ребенка, а я буду хорошо заботиться о твоем. Честно. Да все равно, даже если ты и расскажешь,
Больше Бекка от нее ничего не узнала. Гилбер и Виджи явились домой по прошествии полусуток, незадолго до заката. Карлик собрал им продовольствие и вещи на дорогу, понемногу таская их с хуторских складов. Он же пересказал им разные слухи, которые могли помочь им выбрать более безопасную дорогу к Побережью. Уроженец лесов — Гилбер — на месте изучил начало тропы, которая вела от Благоговения к океану.
— Он показал мне карты, а я ему — какой из городов Коопа связан с Праведным Путем. Бекка, — сказал Виджи, — вы сможете добраться туда месяца за два, если пойдете быстро.
— При удаче примерно так, — вмешался Гилбер.
— Удача? А хочешь, я отстегну тебе полную тыквенную фляжку моей удачи, чтоб путь был полегче? — Виджи подмигнул Бекке, но ей даже думать не хотелось об острозубом оскале этого счастья Виджи, об остром ноже, который оно носит, о той отточенной ненависти, которую это счастье накопило в сердце своем ко всем мужчинам, лишившим его права на выбор, кроме самого последнего.
Она готова была немедленно покинуть этот дом, и с радостью. Теперь, как никогда раньше, она ощущала физическую потребность добраться до города, найти Елеазара, с его помощью побудить всесильных горожан проводить ее до Праведного Пути и очистить Праведный Путь от скверны. Необходимость оставить Шифру на попечение немой приводила Бекку в ужас; брать ребенка с собой в город было нельзя, но что будет тут с брошенной девочкой?
— Но куда же ее девать? — вопрошало ее собственное темное «я». — Даже когда Праведный Путь будет очищен, разве в нем найдется место для калеки?
«Должно же быть такое место! — упрямо кричала Бекка самой себе. — Должно быть! Мне просто нужно время, чтобы продумать это хорошенько».
«Тут и думать нечего», — сказал Червь очень мягко и показал это место Бекке. И черный призрак Поминального холма преследовал ее во снах, пока она не покинула Благоговение ради дальних краев.
24
Слышал я, что Бог повелел Аврааму принести ему в жертву сына своего Исаака; заметьте, что у Авраама было двое сыновей, хотя старший был чернее полуночи в коровьем брюхе, да и времена были тяжелые. Но если у человека остается один сын, это не так плохо, и даже не имеет значения, какого он цвета. Это лучше, чем если оба сына умрут с голоду, раз нечем ему накормить обоих. Так что тут все ясно. Но Авраам, как вы знаете, не был христианином, а потому он сказал Богу: «Нет!» Гордыня это, вот что: думал, будто ему известны ответы на все вопросы, как все эти люди. И тогда Бог… ну, я полагаю, Он считал, что пока следует Ему сделать вид, что ничего особенного не случилось, потому что если Он уничтожит Авраама, то тогда, ясное дело, не появятся на свет ни Давид, ни Сын Человеческий, который должен был произойти из рода Давидова. А если б он и появился, то тоже был бы черным, а уж это… ну это было бы богохульством. А Сын Человеческий должен был появиться обязательно, ибо так предсказали Пророки. Поэтому Бог послал Аврааму и сыновьям его, чтобы прокормиться, большую жирную овцу. Так говорится в Писании. Можете сами прочесть и убедиться.