Психбольница
Шрифт:
Аня как-то отстранилась и отгородилась невидимой стеной, подобной герметичному стеклянному куполу из фантастического романа зарубежного писателя.
– Сильно обиделась? – упавшим голосом спросил Саша.
– Просто… да…
Хотелось выбросить в урну открытку и больше никогда не видеть этой трамвайной остановки, где блуждают только неосуществимые надежды и потерянные души.
Аня надела наушники и уткнулась в телефон. Александр в одночасье умер, не намереваясь больше оживать.
«Я обещал жить, несмотря ни на что. Но смогу ли я пережить эту боль?»
– Мне надо ехать, – сказала девушка, готовясь залезть в открывшиеся двери. – Пока.
– Мне тоже надо на этот трамвай. Поеду на собеседование.
Как много лжи за одно утро.
Они сели друг напротив друга, но между ними была многокилометровая пропасть, которую ни одна птица не сможет перелететь. Саша едва не рыдал от безысходности. Аня спокойно слушала музыку, не поднимая глаз.
Какое безразличие. Так не ведут себя люди, которых раньше связывали теплые чувства. Они походили на незнакомых, простых попутчиков в общественном транспорте, какие временно населяли каждый трамвай или автобус. Придет время, и они выйдут на остановке. Это может показаться выходом в открытый космос, где нет даже намека на жизнь. Космос, прямо как на рюкзаке у Ани.
Потом она просто встала и покинула свое нагретое место. Двери трамвая с сухим хрустом закрылись и навсегда отрезали Сашу от своей нимфы-вдохновительницы. Юноша проехал еще одну остановку и вышел. Конечно же, ни на какое собеседование он не собирался. По крайне мере, пока что.
Дом встретил своего жителя. Если бы стены умели обнимать и утешать, они занялись бы именно этим. Белизна обоев казалась пустошью, по которой гулял ветер. Прямо, как в голове.
Саша залез в шкаф и громко рыдал, перекрикивая всхлипы бессильными позывами вернуть ороговевшие чувства. Он просидел в шкафу около часа, за это время израсходовав запас слез на десятилетие вперед. Внутри было так пусто, словно нутро выжгли всепоглощающим пламенем. В огне сгорала мечта быть рядом с любимой. Огонь пожрал спокойствие и умиротворенность. Душевная гармония больше никогда не поселиться в голове. Теперь там было место только для пустоты. Пустота. Мокрые глаза.
– Я обещал жить! Аня, не уходи!
– Мне надо ехать, – словно отвечала она. – Пока.
Отпустить свою нимфу в жестокий мир было сильной утратой, грозящей крепкой депрессией. Куда делись солнечные дни, пережитые этим летом? Куда растворились репетиции вальса и выпускной вечер? Почему внутри все занимала пустота? Почему? За что?
Александр выпал из шкафа и шатко добрел до комнаты. Он упал на кровать и пролежал так до вечера. Раньше стихи и яркие эмоции хлестали бы через край, но только не сейчас. Все исчезло, подобно снегу в середине апреля. Все растаяло. Да, именно так.
Смысл жизни утратился. Раньше любовь занимала все мыслимое и немыслимое пространство. Даже так обожаемая литература казалась теперь скучной и бессмысленной. Зачем браться за перо, если не ради того, чтобы описать любовь? Хотелось просто уснуть. Желательно, навсегда. Желательно, безболезненно.
– Расскажи, что случилось? – просила мама.
Они с Сашей сидели в здании автомойки и смотрели на процесс чистки «мерседеса». Люди в резиновых перчатках и забавных жилетах бродили со шлангами в руках. Вода хлестала с дикой силой. Казалось, еще немного и мойщиков унесет крепкой струей. Они бы больно стукнулись о стену, растеряв при этом немало достоинства.
Юноша молчал. В голове играла грустная песня, а глаза сверлили пол.
– Саш.
Мама прикоснулась к плечу сына и ощутила мелкую дрожь. Не вытянув из Александра ни слова о причине внезапной меланхолии, женщина тяжело вздохнула и взглянула сквозь стекло на чистый автомобиль. Люди в жилетах уже заканчивали сеанс и чернили покрышки.
– Это из-за учебы? – осторожно спросила мама.
– Нет.
В голову женщины лезли самые мрачные предположения. Она не могла вынести хмурого вида юноши, но была бессильна по отношению к нему.
– На тебе лица нет. Что стряслось?
– Аня ушла.
Мама все поняла по этим двум коротким словам. Неожиданно ее сердце наполнилось материнской заботой и желанием утешить несчастного.
– Нашла себе какого-нибудь додика с химфака. Да, как хорошо, когда душу не терзает боль.
Саша был готов снова разрыдаться.
– Позвони Дмитрию Всеволодовичу, – сказал он. – Схожу на прием.
– Хозяйка, выгоняй машину, – второпях бросил мойщик восточной внешности, заглянув в дверь.
– Поедем домой, – тихо проговорила женщина и потрепала сына по голове. – Все будет хорошо.
Все просто не могло быть хорошо. Это следует из одного простого факта, что жизнь резко стала обесцвеченной, будто на старом черно-белом снимке. Александру никто не звонил и не писал. Все позабыли о его никчемном существовании, прячась за маской молчания. Раньше переписка с Аней занимала львиную долю свободного времени. Да чего уж там таить! Даже будучи занятым, юноша писал своей возлюбленной. Сейчас все резко изменилось, и ничего приятного в этом нет. Саша не выходил в интернет, забросив эту всемирную свалку информации. Как и прежде, юноша чувствовал острую потребность в приятных любовных эмоциях. Говорить перед сном «я люблю Аню» стало неловко. Даже мысли могли очернить шаткое настроение, окрашенное в блеклые тона. Черная тушь закрашивала уродливые шрамы на разбитом сердце. Боже, как просто все потерять. Столько сил и времени было потрачено на постройку отношений, и как быстро все развалилось. Невидимый режиссер щелкнул пальцами и кино стало другим. Это был какой-то саспенс, но никак не мелодрама. Увидеть бы лицо этого негодяя и посмотреть в его бесстыжие глаза.
Конец ознакомительного фрагмента.