Психиатрическая власть
Шрифт:
Если задаться целью сформировать «этноэпистемологию» медицинского персонажа, то следовало бы сказать, что пастерианская революция лишила его привычной и, без сомнения, многовековой роли в ритуальной продукции и выпытывании болезни. И дополнительную драматичность придало этой потере следующее обстоятельство: Пастер показал, что медик не то чтобы не должен был выступать производителем болезни «в ее истине», но что, не зная истины, он раз за разом становился ее распространителем и умножителем; больничный врач ходивший от койки к койке был одним из основных разносчиков инфекции. Пастер нанес медикам тяжелую нарциссическую рану которой они долго не могли ему простить: те самые руки врача которые должны были бороздить тело больного ппощупывать обследовать его, те самые руки, что должны
399
болезнь, являть ее на свет, показывать ее, Пастер разоблачил как носителей этой болезни. До сих пор больничное пространство и врачебное знание служили операторами «критического» исхода болезни, — а теперь тело врача и сложный механизм больницы оказались проводниками ее реальности.
Будучи обезврежены, медик и больница получили вместе с тем и некую новую невинность, в которой нашли для себя новую власть и новый статус в воображении людей. Но это другая история.
Эти краткие замечания могут пролить свет на положение безумца и психиатра внутри пространства лечебницы.
Несомненно, есть историческая связь между двумя фактами: до XVIII века безумие не подвергалось систематической госпитализации; оно рассматривалось преимущественно как разновидность заблуждения или иллюзии. Даже в начале Классической эпохи безумие все еще считалось принадлежащим к области химер; среди химер оно могло существовать и подлежало отграничению только в том случае если принимало крайние или опасные формы. Поэтому понятно, что местом, где безумие могло бы и должно было бы открываться в своем истинном виде не могло быть искусственное пространство больницы Первой среди подходящих терапевтических зон для него признавалась будучи зримым обличьем истины приро-да способная рассеивать заблуждения и прогонять химеры На этом основании врачи без колебаний рекомендовали безумцам путешествовать отдыхать прогуливтгься жить в уединении в отрыве от рукотвопного и суетного горопекого мипя Об этом
вспоминал еше Эскиполь когпя пигу Япппект пгихиятпичр tint ч^кириль, шдй, рисуя прием нсилисириче
ской лечебницы тветогчяп пепять к-аждый пппгуппчний двор
открытым на са дJTnvmu тетпДтмиРг.пй ,ZS Zrrl.lлт7
атп прирппя,наи™ан™InZI ZliгlZlrZtll^nu J™
!,™ а"^„„"tn л1рпГ декораций и перевопло-
!™™ п" Р^ СТа ВЛЯЛИ f Л° так' с ЛОВН0безумие истинно чтобы, угодив в западню, заблуждение открылось тому, кто был его
400
жертвой. Эта техника тоже не исчезла бесследно и в XIX веке: тот же Эскироль рекомендовал заводить против меланхоликов судебные дела, чтобы пробудить в них энергию и желание бороться.
Практика госпитализации в начале XIX века активизировалась тогда же, когда безумие стали воспринимать не столько в связке с заблуждением, сколько в соотнесении с правильным, нормальным поведением; когда оно стало рассматриваться уже не как искажение суждений, но как нарушение образа действий, воли, чувствования, принятия решений и распоряжения свободой; иными словами, когда его начали оценивать не по шкале «истина—заблуждение—сознание», а по шкале «страсть-воля—свобода», в эпоху Хофбауэра и Эскироля. «Существуют душевнобольные, бред которых почти незаметен; но нет таких, чьи чувства, душевные переживания не были бы приведены в беспорядок, извращены или подавлены... Ослабление бреда является достоверным признаком выздоровления лишь в том случае, если душевнобольной возвращается к своим прежним переживаниям».* В чем, собственно, заключается процесс выздоровления? В движении, по мере которого заблуждение рассеивается и вновь воцаряется истина? Отнюдь. Выздоровление — это «R03RD3T душевных переживаний в их нормальные границы к желанию встречаться с друзьями детьми к сентиментальным слезам
Какая же роль в этом возвращении к обычному образу жизни отводилась психиатрической лечебнице? Прежде всего, разумеется, та же, которую выполняли в конце XVIII века больницы: способствовать выяснению истины душевной болезни, устранять все то, что в окружении больного способствует ее маскировке, замутнению, придает ей превратные формы; окружить эту истину заботой и выследить ее. Но будучи местом разоблачения, еще в большей мере больница, чаемая Эскиролем, является местом поединка: безумие больная воля, извращенная страсть должны
* EsquirolJ. E. D.De la folie [1816]// Des maladies mentales considйrйes sous les rapports mйdical, hygiйnique et mйdico-lйgal. Paris: Bailliиre, 1838. T. I. P. 16 (rййd.: Paris: Йd. Frйnйsie, 1989). ** Ibid. P. 16.
401
*
встретиться там с твердой волей и ортодоксальными чувствами. Их встреча лицом к лицу, неизбежный и, собственно говоря, желаемый шок при этом нацелены на два следствия: во-первых, больная воля, которая вполне могла бы остаться нераскрытой, поскольку не выражалась ни в каком бреде, обнаружит свою болезнь в сопротивлении твердой воле врача; а во-вторых, завязавшаяся таким образом борьба при правильном ее ведении увенчается победой твердой воли, подчинением и укрощением воли больной. Перед нами процесс столкновения, борьбы и усмирения: «Нужно применять метод противодействия, сдерживать атаку контратакой... С иными больными нужно подчинить себе весь их характер, умерить их притязания, смирить их рвение, сбить с них спесь, тогда как других надо раззадорить, разбудить в них азарт»*
Так складывается весьма примечательная функция психиатрической больницы XIX века; будучи местом диагностики и классификации, ботанической оранжереей, в которой виды болезней распределены словно в большом огороде, она вместе с тем оказывается закрытым пространством борьбы, местом поединка, институциональным полем, в котором решается вопрос о победе и покорении. Главный врач лечебницы, будь то Лере, Шарко или Крепелин, был одновременно тем, кто произносит истину о болезни благодаря знанию о ней, которым он обладает, и тем кто подчиняет ее реальности той властью котоп\/ю вершит над больным его воля. Все техники и процедуры, которые применялись в лечебницах XIX века —изоляция индиви
дуальный или публичный опрос лечение наказание наподобие душа, дидактические (воодушевляющие или предостерегающие) беседы строгая дисциплина обязательный тт/л системавознаграждений особые отношения «пяч Тс? Р_Г fin „7 ными отношения вассалитета pTtrTZI пТ™!2" а подчас и рабства между (iоr.jJ^ulrn^n^—^J»7^'собствовали наделению ienuTuucJnZL™™ ™,.™ Г сподина бе^мия» ^^l^^Z^T^^ n «r^^она прячется когля гшя 7п™ я„ fifГ М™ ( Д УСмиряюГго и ппп7™„пL 0е ЗМ0ЛВНа) ИПОКОряЮЩеГО,
раззадориТего П° Да ВЛЯЮЩе Г° ЬезУмие' пеРед тем Расчетливо
Ibid. Р. 132—133 (§ V. «Лечение безумия»).
402
Кратко подытожим. В пастерианской больнице функция «производства истины» неуклонно ослабевала; врач-производитель истины растворялся в структуре познания. И наоборот, в больнице Эскироля или Шарко функция «производства истины» гипертрофировалась, раздувалась вокруг фигуры врача, в рамках игры, имеющей своей целью сверхвласть врача. Шарко, кудесник истерии, является вместе с тем ярчайшим символом функционирования подобного типа.